Достоевский во Франции. Защита и прославление русского гения, 1942–2021

Исследовательница также отмечает, что Фрейд посвящает немалую часть своего эссе анализу новеллы Цвейга «Двадцать четыре часа из жизни женщины», исходя из которого он интерпретирует личность Достоевского-игрока. Психоаналитик связывает практику игры с практикой «игры рук», а также с фантазмом о сексуальной инициации сына матерью. Но она отмечает сугубо позитивную роль женщин старшего возраста на игрока (бабушка и незнакомая женщина в казино, которые уговаривают его бросить игру и уйти) и связывает образ женщины с ушедшей матерью, матерью-землей и прежней жизнью, потерянной в «Игроке» и в «Шахматной новелле». Задаваясь вопросом, может ли женщина-мать выиграть партию против патологической страсти игроков, исследовательница полагает, что это возможно при условии, что отношения с матерью вернутся в игру, в смысле того живого обмена, который английский психиатр Д. В. Винникотт описывает в книге «Игра и реальность» (1971). Таким образом, игра заключает в себе возможность свободы и творчества.

В этой главе мы рассмотрели ряд новейших трактовок темы игры как патологии, представленных в различных дисциплинах современных гуманитарных наук Франции: литературоведении, психоанализе, философии. Все они так или иначе опираются на основополагающую работу З. Фрейда «Достоевский и отцеубийство», несмотря на редукционистский характер этого опуса, написанного отцом-основателем психоанализа под знаком амбивалентного отношения «учитель — ученики», в котором несложно увидеть вариант отношения «отец — дети». В задачи нашей работы не входит последовательная критика психоаналитической трактовки темы игры; тем не менее заметим, что психоанализ, сосредотачиваясь на «психее», не видит за одним древом целого леса, то есть множества отношений и связей, обуславливающих как внутреннюю личность писателя, так и те истории, в которых он проецирует себя вовне, в том числе силой литературы. Фрейд и его последователи так или иначе устремлены к «нормализации» человеческого существования, которую утверждают за счет патологизации литературного опыта; но писатель — не больной, даже когда страдает от той или иной зависимости; писатель — скорее диагност; заключение, которое он выносит человеку, основывается на опыте здоровья, которого все время ищет автор через литературу.

Глава шестая

ИДИОТ[449]

Идиот Достоевского — князь Мышкин — по праву считается одним из самых загадочных персонажей мировой литературы. Разгадать тайну князя Мышкина пытались многие литературоведы, писатели, психоаналитики, философы, предлагая порой весьма противоречивые интерпретации этого образа «положительно прекрасного человека». Мы же здесь попытаемся его рассмотреть в свете философских концепций Жиля Делёза, представившего Идиота в виде «концептуального персонажа».

Делёз — представитель так называемой французской теории, о главных работах которого «Различие и повторение» (1968) и «Логика смысла» (1969) его современник М. Фуко отозвался следующими словами: «Долго это произведение будет витать над нашими головами, […], но когда-нибудь, возможно, век будет делёзовским»[450]

. Сегодня Делёз является одним из самых цитируемых философов, чей концептуальный аппарат находит применение в широком спектре гуманитарных исследований. Но возникает закономерный вопрос: что может быть общего у Достоевского, русского писателя-почвенника XIX столетия, и радикального левого французского философа ХХ века, среди концептов которого выделяются такие экзотизмы, как «детерриториализация» и номадизм? На наш взгляд, речь может идти скорее о виртуальной встрече двух великих мыслителей, о своеобразной форме сотворчества, сотрудничества, соразмышления, поскольку Делёз воспринимал писателей, философов или художников, творчество которых ему случалось изучать (а среди них Кант и Рембо, Бергсон и Пруст, Бэкон и Фуко), в виде живых собеседников. Часто обращаясь к литературе и искусству как способам мыслить, в одной из своих последних книг, написанной в соавторстве с психоаналитиком Ф. Гваттари, «Что такое философия?» (1991)[451] он предлагает одну из самых оригинальных концепций Идиота, возводя его в ранг «концептуального персонажа».

Концептуальный персонаж по Делёзу и Гваттари —