Досужие размышления досужего человека

Надо же, я сел за письменный стол с твердым намерением написать нечто умное и оригинальное, но совершенно не в силах придумать хоть что-нибудь умное и оригинальное, по крайней мере сию секунду. Единственное, что занимает мои мысли, – это тощий карман. Видимо, из-за привычки держать руки в карманах – за исключением тех случаев, когда поблизости обретаются мои сестры, кузины или тетушки. Они поднимают ужасный шум и так красноречиво меня увещевают, что я вынужден сдаться и поднять руки – вынуть их из карманов, я имею в виду. Дамы дружно твердят, что это неприлично. Хоть убейте, не могу взять в толк почему. Я могу понять, что неприлично засовывать руки в чужие карманы (и еще хуже, когда кто-то сует руки в мои), но объясните же мне, блюстители пристойности и благообразия, почему засовывание рук в собственные карманы неприлично для приличного человека? Впрочем, возможно, вы правы. Теперь я припоминаю, как зверски рычат некоторые, занимаясь этим, в основном джентльмены преклонных лет. Мы, молодые, чувствуем себя неловко, пока не засунем руки в карманы. Мы ерзаем, не находим себе места и выглядим как пародист, который вышел на сцену, забыв свой цилиндр (если такое можно вообразить). Однако позвольте нам сунуть руки в карманы брюк и обнаружить в правом несколько монет, а в левом – связку ключей, и мы готовы к чему угодно, даже к встрече со служительницей почтамта.

А вот если в карманах пусто, то непонятно, чем занять руки. Давным-давно бывали времена, когда весь мой капитал равнялся одной серебряной монетке, и я безрассудно тратил его двенадцатую часть только ради того, чтобы в кармане позвякивали полученные на сдачу медяки: с одиннадцатью пенсами чувствуешь себя гораздо богаче, чем с одним шиллингом. Будь я одним из тех заносчивых юношей без гроша за душой, над которыми мы, люди высшего сословия, так любим посмеяться, я бы разменял те пенни на два полпенса каждый.

О жизни без гроша в кармане я могу говорить со знанием дела: я был провинциальным актером. А если требуются дальнейшие доказательства, что маловероятно, могу добавить, что я также «сотрудничал с прессой». Я жил на пятнадцать шиллингов в неделю. Приходилось жить и на десять шиллингов в неделю, взяв в долг недостающие пять; а однажды я жил две недели на улице.

Стесненные обстоятельства позволяют совершить поразительные открытия в ведении домашнего хозяйства. Если хотите узнать истинную ценность денег, поживите на пятнадцать шиллингов в неделю и посмотрите, сколько вы сможете выделить на одежду и развлечения. Вы обнаружите, что стоит потратить время, дожидаясь самой мелкой сдачи; что лучше пройти милю пешком ради сэкономленного пенса; что кружка пива – это роскошь, доступная лишь изредка, а воротничок можно не менять четыре дня подряд.

Попробуйте такой образ жизни накануне свадьбы – это станет отличной подготовкой. Пусть ваш сын и наследник попытается пожить на пятнадцать шиллингов в неделю, прежде чем вы пошлете его в колледж, тогда он не будет ворчать, получая сто фунтов в год на карманные расходы. Некоторым такой опыт принес бы неизмеримую пользу. Время от времени встречаются столь хрупкие цветы жизни, что не могут пить кларет дешевле девяноста четырех фунтов за бутылку, а обычное жаркое из баранины вызывает у них не больше аппетита, чем кошатина. К чести человечества, эти бедняги в основном обретаются в ужасном и восхитительном обществе, известном только сочинительницам женских романов. Я никогда не слышал, как одно из подобных созданий обсуждает меню, но мне нестерпимо хочется вытащить его в любой обычный бар Ист-Энда и запихнуть ему в глотку шестипенсовый ужин – мясной пирог (четыре пенса), картошку (один пенс) и полпинты портера (один пенс). Воспоминания о таком ужине (а смесь ароматов пива, табака и жареной свинины обычно производит неотразимое впечатление) могут побудить это тепличное растение в дальнейшем пореже воротить нос от того, что ставят перед ним на стол. Кроме того, бывают еще и щедрые души – любимцы попрошаек, которые свободно разбрасываются мелочью, но никогда не думают о том, чтобы расплатиться с долгами. Тощий кошелек мог бы научить таких здоровому благоразумию. «Я всегда даю официанту шиллинг на чай. Вы же понимаете, меньше дать просто невозможно», – сказал мне юный правительственный чиновник, с которым мне как-то довелось обедать на Риджент-стрит. Я согласился, что совершенно невозможно дать вместо шиллинга одиннадцать пенсов с половиной, но про себя решил однажды заманить его в известную мне закусочную на Ковент-Гарден, где официант, дабы лучше исполнять свои обязанности, ходит в одной рубашке, причем к концу месяца рубашка эта уже далеко не первой свежести. Я знаком с этим официантом и уверен, что если мой друг даст ему больше пенни на чай, тот непременно захочет пожать ему руку в знак глубочайшего уважения.