Читаем Дот полностью

Сначала один, а затем и пять остальных МГ, ловя общий ритм, зачастили… нет, «зачастили» — не то слово. Ведь у МГ не различаешь выстрелов, ухо не успевает их фиксировать. Это не древний «максим» и даже не «браунинг». Выстрелы МГ так плотно пригнаны один к другому, что звук льется непрерывной струей. Хотя и «струя» здесь тоже неуместна. Если находишься в тридцати метрах от стреляющего МГ — это такой грохот! Впрочем, и «грохот» — тоже не то… Точное слово было где-то рядом, но майор Ортнер не мог его ухватить. Вот был бы я поэтом, — с привычным сожалением подумал он, — я бы не знал таких проблем. Истинный поэт не мучится над словом, оно само — без натуги — стекает с его пера, идеально точное, единственное. И сколько же радости оно дарит автору! Ведь он первым из людей увидал это слово таким, в таком контексте, и уж наверное он единственный, кто может по-настоящему оценить это слово. Потом его прочтут любители поэзии, и скажут — «ах, как хорошо!», — но им никогда не познать незабываемого ощущения первой ночи, им никогда не понять, что это слово той же породы, что и первое Слово, которым Господь создал наш мир…

Это переживание длилось всего несколько мгновений, а может — только одно мгновение, но это мгновение майор Ортнер находился где-то в другом месте, потому что не слышал пулеметов, не видел окружающих его кустов орешника, не чувствовал ничего. И когда очнулся — его первой мыслью было: нет, не будет из меня толку. Ни в чем. Это же надо! — начинается мой первый самостоятельный бой, мой первый бал, решается моя судьба (впрочем, «решается судьба» — это не только банальность, но и глупость: решается судьба в каждое мгновение нашей жизни; или точнее будет сказать не «решается», а «складывается»?), — так вот, решается моя судьба, а я все не могу сосредоточиться именно на этом, самом важном для меня…

Майор Ортнер повернулся к холму, чтобы посмотреть, как струи свинца обливают бронеколпаки, как солдаты редкой цепью бегут вверх, но ничего не увидел: ветви кустарника закрывали почти весь склон. Но дот был виден. И разрывы мин позади него были видны. Хороши минометчики, удовлетворенно отметил майор Ортнер и поглядел по сторонам, выискивая прогалину, с которой можно было бы наблюдать всю картину боя. Кусты росли свободно, а потому были высоки и плотны. Хоть к дороге возвращайся…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее