Дотянуться до солнца

В воздухе повисла напряженная тишина. Вдруг на Татьяну снизошло озарение: никогда при нормальных жизненных обстоятельствах эта сердобольная женщина не выпустила бы Татьяну в -30 с баулом вещей из дома в десять часов вечера. Татьяна сделала вид, что ничего не видела, не слышала, и ни о чем не догадалась.

– Татьяна, тебя так долго не было. И Дарина уже больше полугода за границей… мне так одиноко, понимаешь? А ведь я еще молодая и привлекательная женщина, – пыталась оправдаться Даринкина мать сама перед собою.

– Бесспорно, вы красивая, молодая и привлекательная женщина, – подтвердила Татьяна, сгребая с полок свое добро в новый пакет. – и я вас прекрасно понимаю, – дополнила она после некоторой паузы, продвигаясь из комнаты к выходу, – Остальные вещи я заберу попозже. У меня еще от отца сумка. Я обязательно позвоню в следующий раз.

Татьяна вышла на улицу с двумя большими пакетами вещей и своей походной сумкой. На улице было жутко холодно. Крещенские морозы пробирались до самой души и замораживали до отмирания все живое, что в ней было. Идти до остановки и ловить маршрутку в это время было бесполезно. Мертвый телефон не давал надежды вызвать такси. Татьяна поплелась в сторону проезжей части с целью выцепить какого-нибудь бомбилу. Пластиковые пакеты окоченели и трещали, как взрывающиеся петарды, ударяясь о Татьянины колени, пальцы рук костенели от их тяжести и нестерпимого холода. Татьяна шагала по хрустящему снегу, и ее слезы в этих погодных условиях превращались в маленькие колкие льдинки на щеках.

***

Около одиннадцати затрезвонил домофон. Мы еще не готовились ко сну, но гостей явно не ожидали. Вдвоем мы подбежали к домофону и настороженно спросили, кто там. Хриплый Татьянин голос без лишних формальностей ответил:

– Есть 200 рублей? Таксист ждет.

Мы поняли, что друг в эмоциональном потрясении и выбежали с деньгами на улицу. Помогая Татьяне затаскивать вещи в квартиру, мы боялись что-либо спросить. Она вся дрожала от холода. Соседка поставила чайник на газ, я набрала горячую воду в ванную и настойчиво приказала Татьяне расслабиться и не торопиться.

В холодильнике было вино, щедро складированное моим другом-поваром. Мы поставили на стол все, чем были богаты, разлили вина и ждали из ванны отогревшуюся Татьяну. Из ванны не доносилось ни звука. Опустошив по бокалу вина в полной тишине, мы с соседкой на цыпочках подкрались к двери ванной комнаты, чтобы проверить ситуацию. Из-за двери все еще раздавалась тишина, нарушаемая редкими падающими каплями воды из крана. Вдруг дверь распахнулась. Мы все так же, не успев сгруппироваться, стояли в позе полубумеранга. Татьяна в любой другой день расхохоталась бы над этой картиной и отвесила бы меткий комментарий. Но в этот день она, вместо того, чтобы прятаться за фасадом непринужденных бесед, шутить сквозь слезы и отвлекаться таким образом от внутренних эмоциональных бурь, как она это любила и мастерски умела делать в моменты особого отчаяния, предпочла не притворяться. День был настолько невыносимым для нее, что не осталось никаких сил испытывать свое актерское мастерство. Она, с одной стороны, хотела обработать информацию и эмоции, обрушившиеся на нее, с другой стороны, она была настолько обескуражена всем случившимся, что просто молча прошла мимо нашей оцепеневшей скульптуры, уставившись перед собой, будто глядя сквозь материю. Она была молчалива. А мы были тактичны, чтобы не расспрашивать ее о неприятных событиях, которые ввели ее в это состояние анабиоза. Соседка не выдержала этой психологической атаки и начала что-то тараторить про тупого одногруппника, усаживаясь, как птичка на жердочке на доске узкого подоконника, открывая форточку и зажигая сигарету. Татьяна сидела за столом на кухне, отхлебывая гигантскими глотками вино. Вдруг она, не обращая внимания на рассказ соседки, медленно и совершенно леденящим душу голосом спросила:

– Что-то я не припомню, когда у тебя собеседование на визу?