Довлатов

И в самом деле — не мог. Жил на полную катушку и, что называется, сгорел, даже если сделать поправку на традиционную русскую болезнь, которая свела в могилу Высоцкого, Шукшина, Юрия Казакова, Венечку Ерофеева. Сердце не выдерживает такой нагрузки, а Довлатов расходовался до упора, что бы ни делал — писал, пил, любил, ненавидел, да хоть гостей из России принимал: весь выкладывался. Он себя не щадил, но и другие его не щадили, и, сгибаясь под тяжестью крупных и мелких дел, он неотвратимо шел к своему концу. Этого самого удачливого посмертно русского прозаика всю жизнь преследовало чувство неудачи, и он сам себя называл «озлобленным неудачником». И уходил он из жизни, окончательно в ней запутавшись. Его раздражительность, злоба, ненависть отчасти связаны с его болезнью, он сам объяснял их депрессией и насильственной трезвостью, мраком души и даже помрачением рассудка.

( Соловьев В., Клепикова Е.Довлатов вверх ногами: Трагедия веселого человека. М., 2001. С. 43)

Алевтина Добрыш:

Сережа очень сильно страдал от этой своей болезни. Он очень хорошо понимал, что под воздействием спиртного он попадает в ужасное состояние. Во хмелю он становился совершенно другим человеком. Этот буйный мужчина не имел ничего общего с настоящим Сережей. Поэтому после запоев он себя очень плохо чувствовал и стеснялся. При этом он все время с этой болезнью боролся: он носил с собой лекарства, ему делали уколы. Он мог мужественно продержаться долгое время и вообще ничего не пить. А потом вдруг Сережа начинал искать какой-нибудь напиток, в котором был бы хотя бы один градус — лимонад или еще что-нибудь. Видимо, это его организм уже требовал. С этого обычно начинался запой, который мог длиться до двух недель. Часто во время запоев Сережа был у меня, и его семья знала об этом. Мне звонили и Катя, и Нора Сергеевна, и Донат Мечик, его отец. Когда это случилось в первый раз, у меня был шок, потому что до того я никогда не видела запоев и не знала, что это такое. Тогда врач мне объяснил, что Сережа особенно тяжело это переносил, так как его организм был ослаблен из-за резкой потери веса.

Во время запоев я консультировалась и с Донатом, и с Норой Сергеевной. Донат хотел его забрать, перевезти домой, ведь они меня не знали и, может быть, думали, что я даже Сережу спаиваю. Потом они пришли, убедились, что у меня дома всё в порядке, и не стали настаивать. Я не знаю, что они подумали, но по крайней мере Сережа до конца запоя оставался у меня. Состояние его было жуткое. Он просто лежал и пил: каждые полчаса ему была необходима очередная рюмка.

Лев Лосев:

Сережина болезнь несомненно отразилась на его жизненном поведении, на тех стратегиях, которые он строил, чтобы с этим несчастьем справиться. Довлатов знал всегда, что, каким бы он не был трезвым, работоспособным, во всех отношениях благополучным сегодня, завтра или через неделю он все равно сорвется в очередной запой. Сережа всегда старался быть к этому готовым. Весь интерьер его жилья поражал каким-то хирургическим порядком. Все книжечки, бумажечки, карандашики, перышки — все было аккуратнейшим образом расставлено по своим местам. Ему нужно было знать, что когда он вернется, он найдет нормальную жизнь. Но один раз он не вернулся.

Об этом я написал стихотворение:

Я видал: как шахтер из забоя,выбирался С. Д. из запоя,выпив чертову норму стаканов,как титан пятилетки Стаханов.

Вся прожженная адом рубаха,и лицо почернело от страха.Ну а трезвым, отмытым и чистым,был педантом он, аккуратистом,мыл горячей водой посуду,подбирал соринки повсюду.На столе идеальный порядок.

Стиль опрятен. Синтаксис краток.Помню ровно-отчетливый бисерего мелко-придирчивых писем.Я обид не держал на зануду.Он ведь знал, что в любую минутуможет вновь полететь, задыхаясь,в мерзкий мрак, в отвратительный хаос.

Бедный Д.! Он хотел быть готовым,оттого и порядок, которымодержим был, имея в виду,что, возможно, другого разанет, не вылезешь на свет из лаза,захлебнешься кровью в аду.