Довмонт. Неистовый князь

Даумантас, как и любой языческий князь, всегда отличался подозрительностью. Если существовала хоть малейшая возможность поверить в то, что среди его приближенных расцвели ядовитые цветы предательства, это нужно было проверить всеми возможными способами и невозможными – тоже. Не спеша, чтоб никто ничего не подозревал. Гинтарсу и поручить это дело! Парень предан, к тому же – недолюбливает воеводу и жреца Будивида. Хотя при чем тут жрец?

Оказалось – очень даже при чем! Правда, не сам криве, а его помощник, угрюмый длиннорукий парень по имени Вашко. Именно он подарил перстень хозяйке постоялого двора. Гинтарс выяснил это быстро, снова заглянув в корчму, разговорил Милдисе. Дебелая кабатчица вовсе и не скрывала имени своего настойчивого ухажера, наоборот: судя по всему, ей очень льстило, что ее любовник не какой-нибудь там простолюдин, а жрец! Пусть пока не главный, но ведь время идет, а Будивид-криве не вечный.

Впрочем, особенно-то погружаться с думы нынче было некогда. Жмудский властитель Тройнат все еще гостил в Утене, и Довмонт, как хлебосольный хозяин и друг, каждый день устраивал пиры и охоты.

Вечерами частенько сиживали втроем-вчетвером. Сам кунигас, Тройнат, жрец Будивид и – иногда – воевода. Довмонт много пил – все пытался забыть погибшую супругу… и нерожденного ею сына. Кунигас почему-то был уверен, что жена родила бы ему именно сына, а не дочь.

– Пей, дружище, пей! – высокий гость все подливал брагу. – Изгони из сердца своего грусть, наполни радостью душу!

– Не могу, – хватанув кружкой об стол, хмуро признался князь. – Пока не могу…

– Все правильно, – жрец Будивид, незаметно подмигнув Тройнату, пододвинул кунигасу кувшин с зельем.

– Вот, испей-ка это, вождь! Клянусь, грусть тебя хоть немного отпустит.

– А что это? – осоловело спросил Довмонт.

Тройнат расхохотался:

– Пей, брате! Пей и ни о чем больше не думай. Клянусь Перкунасом, нынче уж мы повеселимся от души…

Обернувшись к дверям, князь хлопнул в ладоши:

– А ну, музыканты! А ну-ка, танцовщицы!

Четверо парней в крашенных корой дуба туниках, поклонясь, вошли в горницу. Две пастушечьих флейты – лумзделис, козлиный рог – ожрагис, да трофейный воинский барабан, обтянутый тугой кожей.

– Играйте, ага! – хмыкнув, милостиво кивнул жмудин и, обернувшись к Довмонту, добавил: – Это мой подарок тебе, друже.

– Спасибо, брат мой!

Кунигас был, честно говоря, тронут, он уж никак не ожидал, что такой высокий гость вдруг проникнется столь искренним участием к его горю.

– Пей, княже! Пей! – заботливо подсуетился жрец.

Забил барабан, отрывисто и громко, затянули мелодию флейты, гулким эхом ухнул ожрагис – рог.

Под музыку впорхнули в горницу танцовщицы-девы, закружились, забили в бубны. Гибкие тела их, одетые в зеленые платья, извивались все быстрей и быстрей, босые ноги отбивали по полу дробь…

Ухал барабан…

– Пей, князь!

Выли флейты…

– Выпил? А теперь – смотри!

В хоровод танцовщиц выплыла новая дева. Стройная красавица с белою кожей и чувственной ямочкой пупка. Чресла и грудь ее прикрывали лишь повязки, искусно сплетенные из дубовых листьев, такой же венок зеленел на голове. Падали на плечи светлорусые локоны, а синие глаза красавицы вдруг глянули на кунигаса так, что у того зашлось сердце…

– Бируте!

– Пей, князя, пей!

Бируте! Это была она… воскресшая из мертвых, или, скорей, отпущенная богами на побывку, навестить любимого мужа, оставшегося в мире живых…

Бил барабан, тянули мелодию флейту, все быстрей и быстрей звенели бубны танцовщиц…

– Бируте! Милая моя… милая…

Довмонт и сам не заметил, как музыка стихла, и в горнице он остался один… вернее, вдвоем с белокожей красавицей… Бируте…

– Иди же сюда, любимая!

Упали на пол повязки из листьев, блеснули синью глаза… Князь подбежал, схватил деву в охапку… отнес в опочивальню, аккуратно уложив на ложе… сбросил одежды сам…

– Бируте!

Упругая грудь с томными твердеющими сосками. Стройные бедра, волнующая ямочка пупка… и теплые льющиеся локоны, словно светло-русый ручей.

Вскоре кунигас уже не помнил ничего… и юная красавица – тоже. Хотя не совсем…

– Убей! – шалея от любовных ласк, кричала дева. – Убей того… кто убил!

Довмонт провел в объятьях танцовщицы всю ночь, а утром дева исчезла. Князь просто заснул, а когда проснулся, девушки уже не было. То ли от выпитого, то ли от встречи с погибшей супругой кунигас не соображал почти ничего. Реальность и сон, явь и вымысел спутались в голове его настолько тесно, что было никак не разобраться, где что. Игорь, к ужасу своему, понимал, что уже никак не может влиять ни на что. Оставалось лишь только смотреть, все чаще и чаще проваливаясь в зыбкую хмарь забытья. Первобытное сознание язычника не давало Игорю вздохнуть, властно подчиняя себе все больше и больше.

Бируте…

Убей того, кто убил… Так она просила! Может быть, для того и пришла?

– Она просила убить? – переглянувшись со жрецом, уточнил Тройнат. – Так в этом же нет ничего странного, о верный друг мой. Ты должен отомстить за свою подло убитую супругу. И отомстить страшно!

– Я! Я отомщу!

– Ты знаешь имя убийцы? Ты готов, брат?

* * *