Дождь для Джона Рейна

— Через несколько часов у меня встреча кое с кем, кто мог бы помочь твоей проблеме, — сказал я. — Кое с кем, кто может сделать больше, чем я.

— Означает ли это, что вы мне верите?

— Я еще окончательно не решил.

Небольшая пауза, после чего Канезаки спросил:

— А мой бумажник? — Я недоуменно поднял брови. — Куда он делся? — спросил он.

— Ушел, — ухмыльнулся я.

— В нем было пятьдесят тысяч иен.

Я кивнул:

— Как раз достаточно для хорошего выбора блюд и «Руссо Шамбертен» 85-го года в ресторане, который мне нравится. Хотя потом мне пришлось еще раскошелиться на «Вега Сицилия унико» 70-го под десерт, так что в следующий раз, когда тебе придет в голову следить за мной, прихвати с собой побольше иен, о’кей?

— Вы ограбили меня. — Он бросил на меня сердитый взгляд.

— Тебе повезло, что не пришлось заплатить намного большую цену за то, что пытался следить за мной, сынок. Теперь давай посмотрим, захочет ли человек, с которым я собираюсь встретиться, оказать нужное тебе содействие.

Я отвез его в «Чай и кофе Кристи», кафе, которое Тацу предложил заранее. Мы пошли пешком от железнодорожной станции Харадзуку. Хозяин, возможно, вспомнив меня и мои предпочтения по поводу любимых мест, провел нас к одному из столиков в конце длинного Г-образного зала, где нас не было бы видно снаружи.

Канезаки заказал чайный набор «Ассам». Я попросил жасминовый — для себя и третьего человека, которого мы ожидаем. После такого денька я решил, что и Тацу, и мне вполне подойдет что-то с низким содержанием кофеина.

В ожидании Тацу мы говорили на отвлеченные темы. Канезаки оказался на удивление словоохотливым, возможно, из-за соответствующей обстоятельствам нервозности.

— Как ты попал в этот бизнес? — спросил я его.

— Я американский японец в третьем поколении, — рассказывал он. — Так называемый сансей. Мои родители говорят по-японски, но дома мы разговаривали только на английском, поэтому все, чему я научился, — это от деда с бабушкой. В колледже я прошел программу «с погружением» в Японии, в Нагано-кен, и мне очень понравилось. Как будто прикоснулся к своему наследию, понимаете? После этого я записывался на все японские курсы, какие только возможно, прошел еще один курс «с погружением». На последнем курсе в кампусе ко мне подошел вербовщик из ЦРУ. Он сказал, что Конторе нужны люди с крепкими языковыми знаниями — в японском, китайском, корейском, арабском. Я подумал: черт, а почему бы и нет? Прошел тесты, основные проверки, и вот я здесь.

— Оправдала ли работа твои ожидания? — спросил я с легкой улыбкой.

— Не совсем. Но я могу записаться в спецназ. Знаете, я могу быть круче, чем вы думаете.

Я вспомнил о его удивительном отсутствии страха во время нашей первой встречи, то, как быстро Канезаки собрался после того, как увидел, что я сделал с его напарником, и кивнул.

— Как бы там ни было, — продолжил он, — главное, что моя работа дает мне возможность служить интересам обеих стран. На самом деле это в первую очередь и привлекло меня.

— Что ты имеешь в виду?

— США хотят реформ в Японии. И Японии необходимы реформы, но в ней нет внутренних ресурсов для этого. Поэтому gaiatsu из США — в интересах обеих сторон.

Gaiatsu означает «иностранное давление». У меня мелькнул вопрос, существует ли еще страна, кроме Японии, в языке которой имелось бы специальное слово, соответствующее этому понятию.

— Звучит идеалистически, — ответил я.

Он пожал плечами:

— Возможно. Но мы теперь — один мир. Если утонет экономика Японии, она потянет за собой и США. Поэтому американские идеалы и американский прагматизм, с одной стороны, и потребности Японии — с другой, связаны. Мне повезло, я могу работать на общее благо обеих стран.

У меня перед глазами мелькнул образ этого мальчика, через десять лет баллотирующегося в президенты.

— А тебе не приходило в голову, как бы ты поступил, если бы пришлось делать выбор? — спросил я.

— Я американец. — Он решительно посмотрел на меня.

— То есть, пока Америка действует согласно свои идеалам, у тебя все должно быть хорошо, — кивнул я.

Официант принес чай. Еще через минуту появился Тацу. Он удивился, увидев меня с Канезаки, но виду не подал. Тацу — хороший игрок в покер.

Канезаки посмотрел на меня, потом на Тацу.

— Исикура-сан, — произнес он, привстав со стула.

Тацу наклонил голову в приветствии.

— Вы объявили нам, что он мертв, — сказал Канезаки, наклонив голову в мою сторону.

— Тогда я сам так считал, — пожал плечами Тацу.

— Почему же вы не связались с нами, когда выяснилось, что это не так?

От прямолинейности этого малыша в глазах Тацу появилось изумленное выражение, и он проговорил:

— Что-то подсказывает мне, что такое решение оказалось благоприятным для всех.

Канезаки нахмурился, потом кивнул:

— Может быть, это правда.

Я повернулся к Канезаки:

— Расскажи ему то, что говорил мне.

Что он и сделал. Когда Канезаки закончил, Тацу сказал:

— Наиболее вероятным объяснением этой необычной цепи событий может быть то, что шеф Станции Биддл или кто-то еще в ЦРУ готовят тебя к роли Оливера Норта двадцать первого века.

— Оливера Норта? — переспросил Канезаки.