Дождь идет

— Может, он утопился, — произнес я вслух.

Она пожала плечами и бросила на меня презрительный взгляд. Но вдруг, будто порыв ветра, покрывающий рябью стоячую воду канала, какая-то мысль наморщила ее лицо. Мысль превратилась в подозрение. Она уставилась сначала на меня, затем на окно Рамбю-ров.

— Вчера полиция опять там все обыскала! — поспешил я ее заверить.

В некоторых отношениях тетя Валери действительно была не старше меня. Например, когда мы с ней препирались. Она препиралась со мной не как взрослая с ребенком, а как ребенок с ребенком. И еще за столом: она не сводила глаз с моей тарелки, желая удостовериться, не положила ли матушка мне лучший кусок, чем ей!

Вот и сейчас… Можно было подумать, что мы затеяли какую-то игру…

— Так, так… — пробормотала она.

И лишь несколько минут спустя спросила:

— А как его звать, этого мальчишку?

— Альбер.

— Ты иногда с ним играешь?

— Нет.

— А чего ж ты мне сказал, что он твой друг?

— Потому что он мой друг! У нее сделалось такое лицо, будто она готова растоптать всех моих зверей и игрушечную мебель.

— Не понимаю, почему ты не ходишь, как все, в школу!

— Потому что повальная скарлатина.

— Скарлатина… скарлатина… — пробурчала она.

И тут игра пошла уже всерьез. Я твердо решил увидеть отца Альбера, но не менее твердо решил помешать тому, чтобы его увидела тетя Валери.

А она поняла, что я что-то от нее скрываю, и старалась поймать меня врасплох.

— На что это ты смотришь? — неожиданно спрашивала она.

— Ни на что… На улицу.

— Но на улице ничего такого не происходит.

— А я вот смотрю.

Тогда она поднималась с кресла, волоча ноги в войлочных туфлях, подходила к окну и окидывала взглядом дом, в котором жили Рамбюры.

— С каких это пор они стали прицеплять на окно розовую тряпку?

— С тех пор, как прохожие стали туда глядеть. Я хорошенько не понял, что она хотела сказать, когда добавила:

— Как знать?.. Женщины такие дуры!..

Может, стоит подстеречь мадам Рамбюр на улице, когда она, дождавшись темноты, пойдет к Тати за покупками? Быстро подойти и посоветовать быть поосторожней, потому что моя тетя Валери…

— А твоя мать с ней знакома?

— С кем?

— С мадам Рамбюр… Я полагаю, это ее покупательница?

— Возможно.

Мое "возможно" намеренно прозвучало весьма загадочно. Теперь-то я отдаю себе отчет, что сделал все, дабы разжечь тетино любопытство и дать пищу ее подозрениям. Если она хоть на час забывала о Рамбюрах, я не выдерживал, нарочно наклонялся и, будто чем-то живо заинтересовавшись, прижимался носом к холодному стеклу.

— Что ты все на площадь смотришь? — с издевкой цедила она.

— Смотрю, как аптекарь ставни закрывает…

Два-три раза в полумраке мелькнул, вернее, мне показалось, что мелькнул знаменитый белый воротник с кружевами Альбера. Я видел также руки. Но я отдал бы все на свете, лишь бы увидеть лицо — лицо человека с фотографии.

— Убийцы всегда прячутся там, где никому не придет в голову их искать…

Теперь игра шла не час и не два, а целыми днями. У меня от нее тяжелела и пылала голова. Опять лил дождь, беспросветный черный дождь, не давая мне выйти

на улицу. Кончилось тем, что я с тетей стал как бы обособленным от всего дома островком. У нас был свой язык, свои заботы, свои тайны. Мы друг друга ненавидели и почти в открытую друг за другом следили.

Я дошел до того, что дерзко заявил:

— Матушка никогда не бросит торговлю!

— Она тебе сказала?

— Нет, но я не желаю…

Я понимал, к чему это клонится. Смутно чувствовал, что теткин план таит опасность для нашего образа жизни, для нашей семьи и что опасность прежде всего угрожает матушке. Когда тетя затевала такой разговор — а она затевала его каждый день, это стало ее коньком, — матушка с натянутой улыбкой уклончиво отвечала:

— Со временем, конечно…

— Вот именно! Когда будешь в могиле…

Я весь кипел. Не мог простить отцу, что он не вмешивается. Где-то в районе Сент-Этьена забастовщики разгромили несколько лавок, и тетя ядовито шипела:

— Ждете, чтобы и вас ограбили?

А затем, возле окна полумесяцем, возле светившей красным пламенем керосиновой печи, мы с тетей возобновляли нашу игру. Она читала мне вслух газету, зорко наблюдая за выражением моего лица.

— "Не подлежит сомнению, что благонадежная часть населения крайне недовольна и даже обеспокоена безуспешностью ведущихся розысков. Чтоб человек, приметы которого известны, уже несколько дней ускользал от…"

Тетя вдруг прервала чтение. Огляделась по сторонам и, словно в пространство, спросила:

— В общем, у них такой же дом, как этот? Я понял ход ее мысли.

— Но полиция…

Матушка поднималась по лестнице.

— На станцию прибыл заказанный тюк ширтинга… Вечером должна зайти старая клиентка, я ей обещала…

— Ты хочешь, чтобы я посидела в лавке?

— Да нет, тетя…

Нет уж, дудки! Чтобы разбежались все покупатели?

— Я позову мадемуазель Фольен, она привыкла… Да я за четверть часа управлюсь…

— Раз ты так держишься за свою лавку… — вздохнула тетя.

Отчего я уставился на матушку? Просто так, от нечего делать. Она постучала в стенку или, вернее…

Я застыл с напряженным лицом, у меня перехватило дыхание. Тетя заметила.

— Что с тобой?

— Ничего…