Дождь в полынной пустоши (СИ)

− И вот я здесь, эсм.

Девочка не включилась в игру, быть самою собой ей нравилось больше.

Нумия подала чай, выпечку и много еще чего вкусного.

− Сама пекла?

− Я не умею, − призналась баронесса, хотя первый порыв соврать. Немножечко-немножечко.

− Но научишься?

− Конечно, научусь! - охотно вызвалась Янамари. Нормальное детское желание, чтобы все её любили и хвалили...

ˮ...И дули на сбитые коленки и локти.ˮ

− Ты постаралась, − похвалил Колин за перемены в жилище. − Выше всяких похвал. Ты теперь настоящая эсм. Следует завести экипаж белых лошадей и любимую собаку. Или по крайней мере кошку.

Янамари весело рассмеялась, представляя нечаянное богатство. Особенно кошку. Дымчатую и большеглазую.

− А еще Нумия учит меня писать, - поспешила Янамари поделиться добрыми новостями. - А Йор показывает, как обращаться с ножом. Хочешь и тебе покажу?

− Ты пригласила меня завтракать?

− Но потом посмотришь?

− Потом, да.

Колин героически делал маленькие глоточки. Чай ему по-прежнему не нравился, ни в каком виде, но этот был особенно противен.

Девочка трещала без умолку, рассказывая обо всем сразу. Забывая о приличиях, или толкуя их по своему, ковырялась ложкой в вишневом муссе, пачкала сладким лицо, говорила с набитым ртом, весело хрумкала печеньем. Колин не одергивал и, почти, не слушал.

ˮРазучишься принимать маленькие радости, большие покажутся пресными,ˮ − то ли укорял себя, то ли посочувствовал унгриец. - ˮОблизывать варение с пальцев, что может быть на свете вкусней?ˮ

Память вспышкой, словно в отместку, выбросила свою картинку. Кровь на клинке. Наверное, врага. Иначе, почему она так неповторимо и незабываемо вкусна?

Колин поторопился отставить чашку. Заваренные лепестки роз засластили напиток, и отравили его ароматом. Новый посыл памяти унгриец заглушил. Кровь в воде. Тот же оттенок.

Спасение за окном. Валит снег. Деревья в парке опустили ветки, упрятав под белое последнее золото листьев.

Янамари не утерпела поделиться успехами. В доказательство принесла исчерканные листы. Палочки, хвостики, крючочки... кляксы, помарки, исправления. Чистописание хромало на ,,обе ноги и обе рукиˮ.

− А Нумия заставляет на ночь надевать рубашку, − пожаловалась девочка. - А Рисса говорила, в рубашках спят у кого кривые ноги, горб и нет груди*.

Колин вопросительно склонил голову. Девочка соскочила со стула и закружилась, взметнув подол платья вверх. Остановилась, подбоченись и, прогнувшись назад, выпятить формы и линии.

− Пожалуй, тебе не нужна рубашка, − согласился он, осчастливив Янамари.

− А еще меня уведомил саин Латгард, сегодня состоится Совет и мне надлежит явиться, − и уже шепотом спросила. - Ты пойдешь со мной?

− А ты этого хочешь?

− Я никого не знаю. И мне не нравиться вино, − поскучнела разом девочка.

− Совет собирают обсудить важные вопросы, выслушать других и высказать свое мнение, − разъяснил Колин.

− И я буду высказывать? - всполошилась Янамари испугано тараща глазенки.

ˮЧто значит возраст. Будь постарше, наперво бы подумала что наденет, а уж потом что скажет. Жаль со временем многое уходит. И отнюдь не худшее.ˮ

− Если у тебя будут хорошие мысли, почему ими не поделиться?

− Нет, не будут, − призналась она и привела неожиданную параллель. - Я писать не умею и читаю плохо. И ни с кем толком не знакома. Только с тобой, − и заканючила, − Колин, пожалуйста, пойдем.

− Ну, я тоже не со многими знаком.

− Ага... Тебя уже приглашали к эсм Сатеник. Два раза, − поймали названного брата на лукавстве. - Ну, пожалуйста!

ˮВ этих стенах не посеркетничаешь,ˮ − не ожидал он осведомленности юной подопечной.

− Что же... Раз ты просишь.

Девочка радостно хлопнула в ладошки. Хорошо, когда в жизни есть за кого спрятаться.

− Совет назначен на половину седьмого, − не дожидаясь вопроса, доложила Нумия.

Если бы унгрийцу в это утро посчастливилось оказаться у Святого Хара, то он бы в яви узрел творение рук своих. События происходящие у церкви всполошили округу. Громкое паническое краканье собрало стаю воронья, чертивших круги над колокольней. Они, то широко расходились, то сжимались в москитную тучу. Люди в тревоге смотрели ввысь − Неспроста клятые кружат! и осенились троеперстием от лиха. Кто-то громко читал молитву. Многие подхватывали. Нескладно и в разнобой.

Предчувствие беды не обмануло. Черная птица выметнулась из стрельчатой арки колокольни, дернув веревку. Сбилась с крыла, потеряла высоту, но тут же выправилась лететь. Удар звонкой меди получился слабым и не достаточно громким. По мере того, как ворон приходил в себя, звон становился жестче, яростней и беспорядочней.

− Ими уповаю! Ими! - радостно орал Альтус, тыча перстом в небо.

Не более получаса назад, растрепанный, взмыленный, разгоряченный собственной речью, нищий кричал в толпу, словно бросался грязью.