Дождь в полынной пустоши

— Герой! Еще при жизни барону воздвигли памятник за беспримерное деяние во славу короны, — с гордостью объяснил клирик.

— Это какое же? — желательны Риммону подробности.

— На своем жеребце Огненном, в одиночку, держал оборону моста против ста воинов Суэкса.

— Давно?

— Двести лет назад.

— А за то что хаживал к королеве, малость укоротили. И живого и бронзового, — подвел Вигг итог жизненного пути героя. — Его голову король держал в своей спальне.

— Королеве тоже перепало на память, — усмехнулся Колин.

— ???

— Жеребец-то — кобыла, — указал унгриец в подбрюшье бронзового скакуна.

— Ха-ха-ха! — загоготало окружение шутке. — Надо было барона спешить… И шоссы снять… А может не тому голову отрубили!.. Не ту!.. А я-то гадаю, чего Ллей своего Брыка продал… Ха-ха-ха!

Шутку унгрийца оценили и посчитали достойным выделить из остальных новиков.

— Где это парень тебя угораздило? — спросил виффер Колина. Ллею, как и его подчиненным надоело оглядывать знакомые окрестности. Что с ними стало со вчерашнего дня?

— Охота было на охоту, — подражая молодому скару ответил унгриец.

— Понятно не за вышиванием. Только на охоте такое заполучить постараться надо. И зверь не всякий подобную отметку поставит. Особенный. О двух ногах, о двух руках.

— Обезьян, что ли? — балагурит Вигг, хлопая Колина по плечу. Исповедуйся сыне!

— Он и есть, — признал тот виновника беды.

— Зевака словил? — подтянулся поближе послушать Риммон. Уважал он истории про бои и поединки.

— Муха мимо пролетела, — отыграл Колин раззяву.

— Оплошал выходит, — посмеялись парни. Не хочет говорить, не надо.

— Оплошал это когда милку рассупонил, а не встает. Тут подставился, — рассудил Ллей неудачу новика. — С мордой вон чего учудили.

— Золотое Подворье, — некстати оборвал веселье клирик. — Дом короля!

Сам дворец не особенно видно. Острые крыши и многочисленные башенки, россыпь круглых цветных витражей. Длинной волной бежит золотистая песочная дорожка. Крутым всплеском лестницы ударяется в портал входа. Над входом, влево и вправо, налеплено, настроено… Боже мой!

— Песок-то не с Моффета? — по свойски, запросто, подтрунивает Риммон.

Скары хмурятся. Шутка не прошла. Они служили королю и их клятва крепка. У гранды они временно. Пока не соберет двор и не отправится в Анхальт. Дальше пусть бароны голову ломают, честь королевской дочери блюдут.

Колин отметил ошибку. Король не та персона, упоминать всуе.

Повстречались и Чулочники. Пятеро конных задержались, пропустить выезд Серебряного Двора.

— Кусака Хьюб, — кивнул Вигг в сторону одного из кавалькады.

Именованного трудно не выделить и еще труднее забыть. Ударом пломмеи чулочнику смяло лицевые кости. Выжить выжил, но напоминал камбалу. Половина морды на сторону завалена. Сломанные челюсти неправильно срослись и зубы торчат наружу. Жиденькие усики скрывают срезанную верхнюю губу. Нос полное безобразие. Тяжело тянет воздух раздавленными ноздрями.

— И где его так? — шепчет Риммон. Любителя поединков и баталий передергивает от отвращения.

— Где? На Тоджском Всполье. Казна выкупать не хотела, надеялась помрет. Выжил.

— Лучше бы помер.

— Ему не скажи, — предупредил Вигг.

Уродство мешает подметить у чулочника живой и умный взгляд уверенного в себе человека, отвлекает увидеть — Кусака в первой линии. Люди шли за Хьюбом аф Ассамом.

«Вожак,» — определил Колин. Не лидер, не командир, не главарь, а вожак. Тот за кем стая. Тот, кто эту стаю поведет.

Хьюб нарочито безучастен к происходящему. Не та компания встретить знакомых. Испуганно-брезгливые гримасы женщин, скользкие бегучие взгляды мужчин, верный признак плохо скрываемой боязни. Не его, но уродство. Как боятся чумы, холеры или проказы.

«Да минует меня чаша сия!» — читалось у многих и многих.

«Минует,» — за показным безразличием чулочник прятал накопленную злость. На красивых и милых. На мужественных и гордых. Об которых спотыкался, на которых натыкался, с которыми сталкивался, на каждом шагу. Каждый день. Мир безобразно тесен. Безнадежно тесен. Не разойтись. По-доброму никак. Но с другой стороны, то, что делает тебя изгоем, принуждая убегать и гнет терпеть, послужит знаменем и заставит держать спину прямо, а голову выше. Легче переносить соседство испуганных и брезгливых. Не сравнивать, не сожалеть, не вспоминать.

Да минует меня…

Тоджское Всполье. Несутся лошади, и звенит сталь, воют пересохшие глотки. От пыли не продохнуть. Яркая вспышка и ты выдернут из обезумившего мира… Через окрошку хрящей носа и лицевых костей, отбитые легкие всасывали воздух и кровь, взрывались на вздохе натужным кашлем, выбросить багровые сгустки, не захлебнуться. Сердце надрывало вены кровотоком, обостряя боль. Унять её, утишить, облегчить, избавиться призываешь смерть. Последняя молитва к ней. В отчаянии и ненависти. На призыв, умиротворяющий холод, проникал сквозь кожу, крался за ребра…

Мерзкий привкус крови и тлена… Тогда и сейчас… Хьюб сжал в кулаки, разом занемевшие пальцы. Откликаясь на его мысли, занервничал конь. Храпнул, переступил копытами, замотал головой.

— Но-но, — успокоил Кусака жеребца. Пугаться фантомов минувшего, давно изжитая слабость.