Дождаться утра

Мы с Витькой сразу соскочили с нар, готовые бежать к подвалу Глуховых.

— Давайте сходим, — согласилась тетя Надя. — Может, этих чертей рогатых там уже нет.

«Рогатыми чертями» она называла немецких солдат. Их действительно не было не только у глуховского подвала, но и среди развалин и пепелищ всей нашей Нижней улицы. Мы прошли по ним свободно. Странно, может, никаких немцев и не было, и все это нам показалось в горячке?

Тетя Надя растерянно озиралась по сторонам: наверное, и ее мучили те же сомнения. Она еще раз огляделась и даже выпрямилась во весь рост, чего мы уже давно не делали.

— А ну подождите, я к своему окопу сбегаю. Может, они и оттуда убрались. — И побежала меж развалин.

Мы постояли и пошли к глуховскому подвалу.

Наша тележка без передних колес и передка стояла, приткнувшись к обрушенной стене. Здесь же валялись две, толщиною в руку, жерди и отброшенная в сторону ножовка. Подошли ближе и увидели, что тарантас в метре от передка наполовину перепилен. Это тетя Маруся старалась.

Я присел перед колесом и увидел, что втулка и ось смазаны дегтем. Здесь же, у самой стены, лежит консервная банка с разлитой черной жидкостью. Деготь свежий, наверное, она мазала колеса еще сегодня утром. Надо искать Глуховых. Я шумнул Виктору. Тот подошел к входу в подвал и негромко позвал:

— Тетя Маруся, тетя Маруся! — А потом спустился вниз. — Никого здесь нет, — донесся уже из подвала его голос, — никого…

Я заглянул в развалины дома и тоже позвал.

— Тетя Мару-уся! — Обошел разрушенные стены, полазил по завалам и еще несколько раз позвал. Никто не откликался. Когда вернулся, Витька уже пилил ножовкой.

— Тут немножко осталось, — морщась от боли и придерживая рукою через рубаху бинты на груди, сказал он. — На, допили…

Ножовка у Степаныча была отменная, и я быстро перехватил последние лесины дрожек. Теперь нужно было прибить поперечную планку, чтобы лесины не разваливались, а сбоку — вместо оглоблей — приладить две жерди, которые припасла теш Маруся.

— Делов-то всего ничего, — пересилив свою боль, сказал Витька.

…Через полчаса мы уже все сделали, прибили большущими гвоздями (меньших у Степаныча не нашлось) планку, приколотили с обеих сторон жерди-оглобли, а потом еще для прочности прикрутили их проволокой.

Я впрягся в дрожки и предложил Виктору прокатиться. Он тут же вскочил на двуколку, и я в упряжке пробежал вокруг развалин дома. Дрожки мчались лихо. Я изображал норовистого коня, а Витька заправского седока. Он кричал, размахивал руками. Мы дурачились.

Рядом не стреляли, из-за заволжского леса уже поднялось неяркое привычное солнце, и мы на несколько минут забыли, где мы и что с нами случилось, забыли, что в нашем районе немцы, что куда-то убежала тетя Надя и запропастились Глуховы, забыли, что там, в блиндаже, волнуются и ждут нас наши мамы, — мы все забыли и гоняли вокруг разбитого дома.

Теперь уже я взгромоздился на дрожки, а Витька потащил их вокруг развалин. Но у него дело шло хуже. Шагов через тридцать Витька вдруг стал задыхаться, а потом и совсем остановился. Пытаясь справиться с болью, он вымученно улыбнулся.

— Я смогу, ничего, смогу… Только передохну…

Я опомнился, отстранил его и впрягся в оглобли.

Но веселье уже улетучилось. Что же мы делаем? Кругом немцы, нас там ждут, а мы… И тетя Надя запропастилась где-то…

Витька тоже сник и виновато смотрел в сторону. Мы стали прислушиваться. Стреляли по-прежнему где-то далеко, за элеватором. Ухало за бугром. Когда возились с тарантасом, туда через центр города из-за Волги пролетело несколько самолетов, а в нашем районе было необычно тихо. Я осторожно взобрался на развалины и огляделся. У самого берега, там, где еще вчера с Серегой перебегали пустырь, несколько человек копали траншею. Они были без мундиров, с обнаженными головами, но и так можно было узнать, что это не наши.

Посмотрел в овраг и сразу увидел две диковинные машины. Низкие раскоряки, на гусеницах, с широченными железными кузовами. Таких никогда не видел. Вокруг машин на высохшей, пыльной траве лежали и сидели люди тоже без мундиров и простоволосые.

— Гляди, — шепнул приползшему ко мне Виктору.

— Да, — вздохнул он, — настоящие немцы…

Тетю Надю ждать здесь больше не было смысла, и мы, пригибаясь, покатили меж развалин двуколку к нашему блиндажу — я впереди, а Витька сзади.

От этих немцев я не мог прийти в себя. Меня словно окатили ледяной водой. Сколько же их там? Это транспортеры, догадался я, а за ними еще были автомашины, тоже широченные, с низкими железными кузовами и какой-то странный танк — на гусеницах здоровенная пушка. Таких я никогда не видел. Ох, сколько там машин и людей! Люди сидят, лежат, и только несколько человек стоят.

Подальше от всего этого. Подальше! И мы быстро катили двуколку, словно за нами гнались.

Встретила нас Витькина мама. Она уже шла навстречу, но вдруг опасливо прислонилась к обломку стены и что-то закричала. Мы прибавили ходу, однако скоро оба выдохлись.

Дорога шла в гору и через сплошные развалины. Надо было бы их обойти, да где там — давно привыкли бегать напрямик.