Дождавшийся Манчак

Тут снова показалась перед ними суша. Остров. Огромный, мрачный и какой-то седой. Как может остров быть седым? А вот так. То ли от потоков мха, падающего с деревьев, то ли от лунного света, как бы то ни было, так он и назывался теми, кто знал, о чем идет речь. Прежде, чем Самюэль успел открыть рот, белый поднял руку.

— Причаль здесь, — он безошибочно указал рукой именно туда, куда и следовало причалить, если человек понимал, что делает в своей жизни.

— Зачем? — Поразился негр.

— Zakyrpichem, — бросил белый и Самюэль понял, что тот просто не хочет ругаться здесь на языке кормчего. Он послушно ткнул лодку, мастерски рассчитав место для остановки. Белый сунул руку в сумку, достал оттуда литровую бутыль самого жуткого и дорогого ямайского рома, пачку сигар, привет с Кубы, стоимостью, как читал Самюэль, по полторы сотни баксов за штуку, несколько крупных яблок, связку красного перца и что-то еще, что Самюэль не разглядел. Белый, оставив ружье в лодке, мягко, как кошка, прыгнул на берег, постоял миг, словно прислушиваясь, а потом разложил свое приношение на камне, белом, странном камне, невесть как, оказавшимся тут и снова вернулся на борт.

— Отходим от берега, дядя, но не уходим.

— Ты знаешь, как называется этот остров? — Негромко спросил Самюэль.

— Нет.

— А как называется та часть Манчака, куда мы дошли?

— Тоже нет. Или да. А что?

— А то, что она называется «Земля Королевы». Той самой. И ты приносишь ей дары?

— Что не так? Яблоки не те? Или бухло?

— А что скажет твой Бог, белый?

— Вот скажи мне, дядя. Тебя, небось, гонял в школу твой папаша?

— Ну, гонял, — не понял Самюэль смены темы.

— А там, небось, вас, дураков, учили Закону Божьему?

— Ну, да. Учили. Да, — согласился Самюэль, вообще потеряв нить разговора.

— И что ты из него вынес?

— Что все, что не от вашего Бога, не разрешено им и так далее, от дьявола. И заповеди.

— Это все?

— Э… Да. Все.

— Круто. Почему?

— Потом я шел домой, где Папа Лякур говорил куда более понятные вещи, которые работали. И мой старик говорил, что слушать надо Папу Лякура. Хотя белого священника тоже надо уважать. Вуду было ближе.

— Вот. А теперь я скажу тебе то, от чего ты охуеешь. Тьма белых, которые ходят в церковь, читают Библию, даже соблюдают посты, знают, по сути, не больше твоего. Им думать ни к чему. Не «за», так «против», а попы это поощряют. Ты в курсе, что христианство в России иное, чем у вас? Оно куда более жесткое. Но суть не в том. Скажи мне, язычник, где гри-гри? — Вдруг сурово спросил белый. Самюэль поспешно распахнул рубашку, показывая амулет на груди. Белый распахнул свою куртку и показал маленький крестик на стальной цепочке.

— Не понял? А все просто. Если все это, — белый обвел Манчак руками, — есть, со всеми аллигаторами, мертвецами, что не гниют, а плавают, призраками, что бегают, оборотнями, Королевой, со всем, в общем, существует, то Бог позволяет этому существовать. Смекаешь?

— Но он же позволяет существовать и злу, ваш Бог? Верно?

— Э, нет. Оно просто существует. Он запрещает его. Нам. А мы что делаем? То-то и оно. Вуду ведь тоже разное, верно? Ваше отлично от гаитянского, а то — от природного, бенинского. Но суть в том, что и вуду не только для убийства и проклятий, как учат дебилов сволочи с экранов.

— Ты к чему это все?

— Ты видишь тут молнии или огонь, которые испепеляют мертвецов, топят острова и сушат Манчак, видишь улетающие в ад души беглых рабов? Нет? И я нет. Это просто есть — и все. Как вулканы, цунами, смерчи и прочее. Как люди. Со всем, ниггер, есть свои правила обращения. Моего Бога не оскорбит то, что я просто сделал то, что положено при входе в чужой дом. Скажем, разулся, или не снял шапку. Я не выбрал вашу Королеву своей.

— Э?

— Твою мать, Самюэль. Ты же не чинишь дома поломанную розетку своим тонким и коротким хреном? А почему? Током даст, вот почему. Так понятнее? Для этого есть отвертка. Я пришел в чужой дом. Там написано: «Шапку не снимать!» Я привык ее снимать. Так у нас принято, на Руси. В России. Но я ее не сниму. Чтобы морду не набили.

— Понял, — сказал Самюэль, честно подумав и помолчав. — Ты просто выразил уважуху к чужим понятиям и правилам. Так?

— Да ты чертов гений, дядя, — сказал белый и вдруг поднял руку, показывая на берег: «Смотри!»

Это была она.