Комбат не перебивал и не переспрашивал, он ждал, давая Нагорному выговориться о том, что занимало больше всего. Факт появления там спирали Бруно не облегчал положения, скорее наоборот. Но важнее все-таки было узнать о минах.
— Мы, значит, до самой траншеи доползли, слышим, они гергечут… Вдруг и сзади как зашурудят что-то, да так сильно…
— Как то есть зашурудят? — не понял комбат.
— Ну спираль на кольях растягивают. И запутали нас, как карасей в пруду. Ну а тут его и ранило…
— А мины? — нетерпеливо спросил Самохин.
— Что? Так мин нету. Мы не нашли. Да и те, с проволокой, ходили так, смело.
Волошин внутренне вздохнул с облегчением, тревожное напряжение, охватившее его с самого начала этого переполоха, понемногу спало. Самое худшее из его опасений, кажется, не оправдалось, мин не было, и разведчики, хотя и с одним раненым, вернулись в роту. Было бы хуже, если бы они, живые или мертвые, остались за проволокой. Но эта спираль Бруно! Еще ее им не хватало, как бы в ней не застрять поутру.
— Что, сильно ранен? — тихо спросил он бойцов, возившихся с раненым.
— Не поймешь, все в крови, — ответил кто-то из них.
Вера молчала.
— Гранатой его, — уже немного отдышавшись, сказал Нагорный. — Этот гад, фриц, услыхал и — гранатой. Как раз возле его разорвалась. Осколками.
— Молодец, не бросил, — сказал капитан и впервые с неприязнью подумал о Кабакове, вместо которого на бруствере лежал этот Дрозд. Получилось куда как негоже — тот своей неприкрытой трусостью выгадал себе жизнь. А этот? Неизвестно еще, выживет ли.
— Такой тарарам устроили, — сказал Самохин о немцах.
— Как ошалели просто. Думал, тоже спекусь, но… Едва вытащил.
— Быстро перевязывайте и в тыл. Старшина Грак!
— Я, товарищ комбат!
— Лично займитесь. Раненого быстро в санроту!
— Есть!
Стрельба все-таки постепенно утихала, постреливали лишь два пулемета с флангов, остальные вроде замолкли. Только ракеты с короткими промежутками все светили над склоном, наверное, немцы опасались новой вылазки разведчиков и старательно освещали склон. Теперь становилось понятно, почему они избегали светить в первой половине ночи — устанавливали препятствие, обносились этой проклятой спиралью Бруно. Да, конечно, если промедлить еще пару дней, то на склонах высоты появится не одна спираль, будет и минное поле, и проволочное заграждение в три кола, а может, и кое-что другое.
Действительно, генерал прав: надо спешить.
Все бы ничего, если бы была своя минрота, а у Иванова было побольше снарядов, и он бы мог как следует поддержать пехоту. Во время атаки да и потом, на высоте. Теперь стало ясно, что немцы устраивались прочно и надолго, что так просто высоту они не отдадут, будут драться за нее упорно. Видно, чем-то она им приглянулась, эта высотка.
В траншейку прибежал младший лейтенант Ярощук, разглядев здесь комбата, боком протиснулся к нему в своем драном, обшарпанном полушубочке.
— Куда это вы запропастились, Ярощук? — с укором сказал комбат. — Все поле облазил, так и не нашел.
— А я тут. Вон, четыреста метров каких. Хотел рубануть давеча… А что? Они вон как лупят, а нам молчать, что ли?
— Не стоит, — сказал комбат. — Поберегите прыть. Понадобится.
— Прыти-то хватит.
— И боеприпасы тоже. Вы вот что, Ярощук: к утру подтащите пулеметы поближе. Начнется атака, будете поддерживать. Огнем через болото. Вот тогда и покажете прыть.
— Есть. Я сейчас. Я уже тут и позицию присмотрел.
— Вот давайте, — закончил с ним разговор комбат, и Ярощук побежал в темноту, к своему взводу ДШК.
— Ах гады, испортили отдых, — поежился на ветру Самохин.
В траншею возле блиндажа как-то украдкой от комбата соскочила и исчезла Вера. Раненого уже перевязали, и старшина Грак с двумя бойцами понесли его в тыл.
— Хороший боец был, — с сожалением сказал Самохин и погрозил в темноту. — Ну а тому хрену я покажу. Покажу, как за чужие спины прятаться. Сачок чертов!
Комбат знал, кого он имел в виду, но промолчал. Трудно в таких вещах разобраться, еще труднее предусмотреть все их тонкости. В душе он тоже был зол на Кабакова, но все-таки показывать ему что-либо не стал бы. Еще неизвестно, что в самом скором времени ждет самого Кабакова. Как бы его удел не оказался похуже.
— Ну что ж, — сказал комбат. — Скоро завтрак. Кормите бойцов и… Ваша, Самохин, полоса отсюда и прямо по склону. Восьмая чуть примет вправо. Направляющим пустите взвод Нагорного, ему дорога знакома. Впрочем, приказ еще отдам.
— Ясно, товарищ капитан. Как там, артиллерии не подкинули?
— Нет, не подкинули, Самохин. Снарядов немного дали. По двадцать штук на орудие.
— Только по двадцать? Маловато.
— Что делать. Вся надежда на взвод ДШК. Если Ярощук не подведет.
— Не должен. Он боевой младшой.
— Он-то боевой, да…
Волошин не стал уточнять своих еще во многом ему самому неясных сомнений — перед боем всего не учтешь, что-то все равно вылезет, неожиданное и чаще всего неприятное, вынуждающее быть настороже и решительно ко всему готовым.