Дожить до рассвета

В облачной высоте над болотом оглушительно грохнуло раз и второй, тугим звоном заложив левое ухо. Волошин посмотрел вверх — над болотом, словно брошенный в небо клок шерсти, неслось на ветру черное дымное облачко. «Пристрелочный!» — подумал комбат и опять оглянулся. Ветврач лежал под нависшими ветвями ольхи, уронив на лед голову в подвязанной под подбородком ушанке. Подумав, что он ранен, Волошин побежал назад.

— Вы что? Ранены?

Ветврач встрепенулся и с вопросительным ожиданием в глазах внимательно посмотрел на комбата.

— Н-нет, я не ранен, — выдавил он, заикаясь.

— Встать и бегом! Бегом!! — скомандовал Волошин, сознавая, что от бризантных разрывов, густо обдававших землю осколками, здесь не укрыться, надо как можно быстрее выскочить из района поражения.

— Бегом!

В следующее мгновение с пронзающим треском грохнули еще четыре разрыва, несколько, правда, дальше, чем прежде, ближе к краю болота, как раз над тем местом, где были роты. Сотни стальных осколков горячим вихрем прошлись по ветвям кустарника, срезая ветки и насквозь прожигая толстый, достигающий самого дна лед. Ветврач снова упал, но тут же поднялся; сзади, ломая кустарник, его настигал Гутман.

Больше комбат не оглядывался, разом забыв о своей безопасности, — тревога за роты, над которыми теперь оглушительно загрохотали счетверенные разрывы бризантных, опалила его. Он бросился напрямик к близкому уже краю болота, решив во что бы то ни стало поднять батальон на последний бросок, в котором был выход и единственная возможность достичь траншеи. Под высотой на болоте они долго не выдержат, в голом промерзшем грунте не скоро окопаешься, да и окопы от этого огня не помогут. Черт бы их взял, эти бризантные, уж лучше бы минометы, горячечно думал комбат, мчась по кустарнику.

Он выскочил из него под новый залп, раздирающе грохнувший, казалось, в нескольких метрах над головой, и, сшибленный с ног этим залпом, нелепо упал на жесткую, заиндевевшую траву лужайки. Но тотчас вскочил, окинув взглядом подножие высоты, где неровно залегли бойцы восьмой роты. Кто-то из них уже лихорадочно работал лопаткой, кто-то истошно матерился справа, и он повернул на этот мат, ожидая увидеть там командира роты, и увидел кучку бойцов, на коленях возившихся возле кого-то, лежавшего на траве. Еще не добежав до них, он увидел хромовые сапоги Муратова, волочащиеся по траве, в то время как двое бойцов, подхватив командира роты под мышки и пригибаясь, тащили его к кустарнику.

— Стой! — крикнул он, не услыхав своего голоса, снова накрытого очередной серией разрывов, — один из бойцов упал на колени, выронив руку ротного, и уткнулся плечом в траву. Другой лег рядом, растерянным взглядом шаря по окрестности и не узнавая комбата.

— Что с лейтенантом? — спросил Волошин, приседая рядом, но, только взглянув на мертвенно-бескровное лицо Муратова, сразу понял: все. Серые крупинки мозга из развороченного затылка убитого густо облепили его воротник и плечи с новенькими, аккуратно подшитыми погонами. Шинель на боку была широко распорота осколком, обнажив желтую овчину шубного жилета.

— Оставить убитого! — приказал он.

— Товарищ комбат! — взмолился боец, пожилой человек со слезящимися глазами. — Товарищ комбат, как же так? Его же ранило, мы потащили, а тут… Как же так, товарищ комбат?..

— В цепь! — жестко приказал он, взглядом ища кого-нибудь из сержантов. Но сержантов поблизости не было видно — на траве лежало ничком несколько бойцов в новых, не обмятых еще шинелях и в новеньких, насунутых на шапки касках — вчерашнее его пополнение. Их предстояло поднять для атаки, заставить преодолеть под таким огнем несколько сотен метров склона, и эта задача показалась ему, уже немало повидавшему на войне, более чем затруднительной.

Но другого не оставалось.

Стараясь пересилить треск и дзиганье очередей, он приподнялся на руках и прокричал, раздельно выговаривая каждое слово:

— Ро-та!.. При-го-то-виться… К а-атаке!

Внешне рота почти не отреагировала на эту команду, впрочем, реагировать на нее теперь и не требовалось — требовалось ее уяснить и главное — собраться с духом перед самым отчаянным броском вперед. Понимая это и выждав минуту, он скомандовал снова:

— Поотделенно… Короткими перебежками… Вперед!

И лег грудью на землю, с трепетным напряжением ожидая: поднимутся или нет? В цепи, очевидно, замешкались, и он подумал о том, как бы теперь пригодился старый командирский прием: встать самому и скомандовать просто: «За мной!» Но за этот прием он неоднократно порицал своих командиров рот и не мог позволить его себе. Все-таки у него был батальон, судьба которого во многом зависела от него, живого. Мертвый он батальону не нужен.