Дожить до рассвета; Сотников; Обелиск; Журавлиный крик; Знак беды

Замерев, они лежали, едва справляясь с дыханием. В нос шибало резким пеньковым запахом, костра из пакли обсыпала лицо и кололась за воротником. Напрягая слух, Рыбак старался понять, шли немцы по их следам или так просто направлялись в деревню. Если по следам, то, разумеется, будут искать. Тогда вряд ли им тут отсидеться. В груди Сотникова громко хрипело, это мешало слушать, и все же они старались не пропустить ни одного звука снаружи. Голоса раздавались уже так близко, что Рыбака охватила оторопь: немцы заговорили с Дёмчихой.

– Привет, фрава! Как жисть?

Оказывается, это были полицаи, Рыбак узнал их с первого слова. Не останавливаясь, они прошагали по двору, кажется, направляясь к двери. Дёмчиха почему-то молчала, и Рыбак весь напрягся, страстно желая, чтобы они прошли мимо.

– Что молчишь? Зови в гости, – глуховато донеслось снизу.

– Пусть вас на кладбище зовут, таких гостей, – был им ответ.

«Э, не надо так, – с сожалением пронеслось в голове у Рыбака. – Зачем задираться!» Чутко вслушиваясь, он почти со страхом переживал грубые слова хозяйки и очень опасался, что та каким-нибудь неосторожным словом разозлит их, и тогда не миновать беды.

– Ого! Ты что, недовольна?

– Довольна. Радуюсь, а как же!

– То-то! Водка есть?

– А у меня лавка, что ли?

– Тогда гони пару колбас!

– Еще чего захотели! Из кошки я их вам наделаю? Подсвинка забрали, а теперь колбас им!

– Вот как ты нас встречаешь! – ехидно заскрипел другой голос. – Партизан так, наверно, сметанкой кормила бы.

– Мои дети полгода сметаны не видели.

– А мы сейчас это дело проверим!

Ну конечно, нельзя было так задиристо обращаться с ними, вот они и не прошли мимо – их тяжелые шаги затопали уже в сенях. Но, кажется, дверь в избу еще не открывали, и Рыбак похолодел от неожиданного и такого естественного теперь предположения: а вдруг полезут на чердак за колбасами? Но нет, пока что стучали в сенях, наверно, откинули крышку сундука, что-то там упало и с громким жестяным стуком покатилось на пол. Боясь шевельнуться, Рыбак тихо лежал, вперив глаза в сухое, почерневшее стропило, думал: нет, пришли не за ними. Ищут продукты – обычный полицейский промысел в деревне, а на кладбище, по всей вероятности, пост-засада – будут караулить дорогу.

Они все еще шарили в сенях, как Сотников рядом неестественно напрягся, в груди у него что-то ужасающе всхлипнуло, и Рыбак почти обмер в испуге – показалось, закашляет. Но он не закашлял, как-то сдержался, притих, а они там, внизу, уже стукнули дверью, и вскоре их голоса приглушенно зазвучали в избе.

– Где хозяин? В Московщине?

– А мне откуда знать?

– Не знаешь? Тогда мы знаем. Стась, где ее мужик?

– В Москву, наверно, подался.

– О, сука, скрывает! А ну врежь ей!

– А-яй! Гады вы! – дико закричала Дёмчиха. – Чтоб вам околеть до вечера! Чтоб вам глаза ворон повыклевывал! Чтоб вы детей своих не увидели!..

– Ах вот как! Стась!

В избе испуганно заверещала детвора, вскрикнула и умолкла девочка. И вдруг из напряженной груди Сотникова пушечным выстрелом грохнул кашель. У Рыбака как будто оборвалось что внутри, руки под паклей сами рванулись к Сотникову, но тот кашлянул снова. В избе все враз смолкли, будто выскочили из нее. Рыбак с невероятной силой зажимал Сотникову рот, и тот мучительно давился в неуемных потугах. Но, видимо, было поздно – их уже услышали.

– Кто там? – наконец прозвучало внизу.

– А никто. Кошка там у меня простуженная, ну и кашляет, – слышно было, перестав плакать, испуганно заговорила Дёмчиха.

Но ее не слишком уверенный голос, наверно, не убедил полицейских.

– Стась! – властно скомандовал громкий свирепый бас.

Рыбак на выдохе задержал дыхание, с необыкновенной ясностью сознавая, что все пропало. Наверно, надо было защищаться, стрелять, пусть бы погибли и эти наемники, но неизвестно откуда явилась последняя надежда на чудо, подумалось: а вдруг пронесет!

От удара двери о стену задрожала изба, полицаи с грохотом потревоженного стада ринулись в сени, наружная дверь распахнулась, на чердаке под крышей вдруг стало светлее. Невидящим взглядом Рыбак уставился в черное ребро стропила, за которым торчал в соломе старый поржавленный серп. Несколько проникших на чердак теней, скрещиваясь, заметались по соломенной изнанке крыши.

– Лестницу! Лестницу давайте! – громким басом командовал внизу полицай.

– Нету лестницы, никого там нету, чего вы прицепились? – снова заплакала Дёмчиха.

Стук, удар в стену, скрежет сапог по бревнам и совсем близко – задыхающийся голос:

– Так темно там. Ни черта не видать.

– Чего не видать? Лезь, я приказываю, туды-т твою мать!

– Эй, кто тут? Вылазь, а то гранатой влуплю! – раздалось почему-то под самой крышей.

Но шагов по потолку еще не было слышно – наверно, полицай все-таки не решался перелезть стену.

– Так он тебе и вылезет! – гудел снизу командирский бас. – Заначка там есть какая?

– Есть. Сено будто.

– Пырни винтовкой.

– Так не достану.

– От, идрит твою муттер! Тоже вояка! На автомат! Автоматом чесани!