Дозоры

— Таким не получится, это киргизский. Тебе вообще надо было в Уфу ехать. И ближе, и с таможней никаких проблем. Они там и кумыс делают, и «Бузу». Пробовал «Бузу»? Это смесь кумыса с овсяным киселем. Гадость — страшная! Но с похмелья реанимирует мгновенно.

На столике тем временем появилась колбаска, карбонад, нарезанный хлеб, литровая бутылка французского коньяка незнакомой мне марки «Polignac», бутылка французской же минералки «Эвиан».

Я сглотнул и добавил к снеди свое небольшое подношение. Сказал:

— Давай вначале арманьяк попробуем.

— Давай, — доставая пластиковые стаканчики для воды и две мельхиоровые рюмочки для коньяка, согласился Лас.

— Открывай.

— Твой арманьяк, тебе и открывать, — небрежно парировал Лас.

Определенно что-то тут было нечисто!

— Давай лучше ты, — брякнул я. — У меня никогда не получается ровно налить.

Лас посмотрел на меня как на идиота. Сказал:

— А у тебя серьезный подход. Часто на троих соображаешь?

Но фляжку все-таки взял и начал откручивать колпачок.

Я ждал.

Лас пыхтел, морщился. Перестал откручивать и внимательно осмотрел крышечку. Пробормотал:

— Присохла, похоже…

Вот тебе и замаскированный Иной!

— Давай, — сказал я.

— Нет, подожди, — возмутился Лас. — Это что, такая высокая сахаристость? Сейчас…

Задрав подол футболки, он схватился за крышку и, напрягая все жилы, крутанул. Азартно произнес:

— Пошла-пошла!

Раздался хруст.

— Пошла… — неуверенно продолжил Лас. — Ой…

Он смущенно протянул ко мне руки. В одной была стеклянная фляжка. В другой — крышечка, плотно навернутая на обломанное горлышко.

— Извини… блин…

Но уже через мгновение во взгляде Ласа мелькнуло что-то вроде гордости:

— Ну и силища у меня! Никогда бы не подумал…

Я молчал, представляя себе лицо Эдгара, лишившегося полезного артефакта.

— Ценная вещь, да? — виновато спросил Лас. — Антикварная фляжка, да?

— Ерунда, — пробормотал я. — Арманьяк жалко. Туда же стекло попало.

— Это ничего, — бодро сказал Лас. Снова нырнул в чемодан, оставив изувеченную фляжку на столе. Достал носовой платок, демонстративно сорвал с него наклейку: — Чистый. Ни разу не стиранный. И не китайский, а чешский, так что пневмонии можно не бояться!

Сложив платок в два раза, он обмотал им горлышко и невозмутимо разлил арманьяк по рюмкам. Поднял свою:

— За проезд!

— За проезд, — согласился я.

Арманьяк был мягким, душистым и сладковатым, будто теплый виноградный сок. Он пился легко, не вызывая даже мысли о закуске, и уже где-то глубоко внутри взрывался — гуманно и высокоточно, на зависть любым американским ракетам.

— Замечательная вещь, — согласился Лас, выдыхая. — Но я же говорю — высокая сахаристость! Мне чем армянские коньяки нравятся — у них сахар выработан до минимума, зато вся вкусовая гамма сохранена… Давай по второй.

Вторая порция разлилась по рюмкам. Лас выжидающе посмотрел на меня.

— За здоровье? — неуверенно предложил я.

— За здоровье, — согласился Лас. Выпил, занюхал платком. Посмотрел в окно, вздрогнул, пробормотал: — Ничего себе… как забирает.

— Что такое?

— Не поверишь — показалось, что мимо вагона пролетела летучая мышь! — воскликнул Лас. — Огромная, с овчарку размером. Бр-р-р…

Я подумал, что стоит высказать Косте пару ласковых слов. Вслух же пошутил:

— Это не мышь. Это, наверное, белочка.

— Летучая белочка, — пригорюнился Лас. — Все под нею ходим… Нет, честное слово, огромная летучая мышь!

— Просто она пролетела очень близко от стекла, — предположил я. — А ты при взгляде мельком не смог оценить расстояние до летучей мыши — и представил ее больше, чем она есть.

— Ну, возможно… — задумчиво произнес Лас. — А что она тут делала? Зачем ей лететь рядом с поездом?

— Это элементарно, — беря фляжку и разливая третью порцию, сказал я. — Тепловоз, двигаясь на огромной скорости, создает перед собой воздушный щит. Он оглушает комаров, бабочек, всякую прочую летучую живность и отбрасывает в вихревые потоки, обтекающие поезд со всех сторон. Поэтому летучие мыши ночами любят летать вдоль движущегося поезда и поедать оглушенных мух.

Лас задумался. Спросил:

— А почему тогда днем вокруг движущихся поездов не летают птицы?

— Это тоже элементарно! — Я протянул ему рюмку. — Птицы — куда более тупые создания, чем млекопитающие. Поэтому летучие мыши уже догадались, как использовать поезда для пропитания, а птицы — еще нет! Лет через сто — двести и до птиц дойдет, как пользоваться поездами.

— Как же я сам-то не понял? — удивился Лас. — И в самом деле все очень просто! Ну, давай… за здравый смысл!

Мы выпили.

— Животные — это удивительное дело, — глубокомысленно сказал Лас. — Умны не по Дарвину. Вот у меня жил…

Кто у него жил — пес, кот, хомячок или аквариумная рыбка, — я услышать не успел. Лас снова глянул в окно и позеленел.

— Там опять… летучая мышь!

— Комаров ловит, — напомнил я.

— Каких комаров! Она за столбом пролетела, как по заказу! Говорю тебе — с крупную овчарку размером!

Поднявшись, Лас решительно потянул вниз штору. Сказал решительно:

— Ну их… знал я, нельзя на ночь Кинга читать… Здоровенная такая мышь! Как птеродактиль! Ей сов и филинов ловить, а не комаров!