Драгоценность

– Наверное, привычка. – Он замолкает. – Это действительно звучит нелепо. Иногда мне кажется, что я уже не слышу себя настоящего. Впрочем, меня никто и не слушает.

– Я слушаю, – тихо говорю я.

Молчание. И все равно он не двигается.

– О чем ты думала? – спрашивает он. – Когда играла? Ты словно была где-то далеко.

– Я снова была в Южных Воротах. Это наш инкубатор. Играла для своих девчонок. Они любили слушать меня, когда я репетировала.

Он встает. Я чувствую, что он сейчас уйдет, а мне этого совсем не хочется. И вдруг слова сами собой слетают с моих губ.

– Если ты когда-нибудь захочешь послушать… ну, музыку… иногда я играю в концертном зале. Нет, не подумай… это просто для себя, не концерт какой-нибудь, но… – Мой голос обрывается.

Эш пробегает рукой по волосам, его лицо выражает досаду. Он выходит из беседки и идет ко мне, останавливаясь так близко, что я чувствую тепло его тела. Мои пальцы зудят от желания прикоснуться к нему, прочертить овал его лица, рельефные мышцы груди. Я хочу, чтобы он обнял меня, прижался губами к моим губам, зарылся руками в моих волосах. Желание – сильное и необъяснимое – захлестывает меня, и оно мне приятно.

– Почему ты оказалась в моей комнате? – спрашивает он. – Что ты там делала?

– Я… я заблудилась.

– Ты заблудилась, – повторяет он, но по его тону чувствуется, что он имеет в виду нечто совсем другое. Его взгляд прожигает меня насквозь, но тут он качает головой и, не произнося ни слова, поворачивается и уходит, оставляя меня в изумлении и одиночестве.

На следующее утро я просыпаюсь с пульсирующей головной болью.

– О… – Со стоном прижимаю руку ко лбу. Во рту сухо, послевкусие жуткое. Мне не следовало пить столько шампанского.

Прежде чем вызвать Аннабель, я достаю из ящика своего комода маленькую инкрустированную шкатулку, где вчера вечером спрятала камертон, пока Аннабель развешивала мое платье. В шкатулке есть второе дно, и, чтобы открыть его, я вытряхиваю серьги, браслеты, кулоны. Камертон лежит на бархатной подушечке, и я любовно поглаживаю его пальцем. Не знаю, что случится сегодня в полночь, но горю желанием узнать.

Я складываю обратно драгоценности и убираю шкатулку в ящик. Только после этого дергаю за шнур звонка, вызывая Аннабель.

После завтрака я чувствую себя гораздо лучше. Мы с Аннабель проводим тихий день в моей комнате. Она несколько раз обыгрывает меня в «Хальму», потом я делаю вид, что увлеченно читаю, но мысленно сама то с Эшем у беседки возле пруда, то с камертоном сегодня в полночь.

Внезапно распахивается дверь, да с такой силой, что сотрясаются стены. Мы с Аннабель подпрыгиваем в креслах, когда входит герцогиня в сопровождении своих гвардейцев.

– Вон отсюда, – приказывает она Аннабель, которая тут же исчезает из комнаты.

Герцогиня сверлит меня суровым взглядом.

– Я хорошо о тебе заботилась, не так ли? – спрашивает она.

– Д-да, моя госпожа, – запинаясь, бормочу я.

– И твоя жизнь была приятной, как я и обещала, не так ли?

Я киваю, пытаясь понять, что я такого натворила. Может, она знает про Люсьена? Или видела меня с Эшем?

– Тогда потрудись объяснить, почему одна из горничных нашла вот это. – Она швыряет на кофейный столик какой-то овальный предмет.

Это портрет, который я изменила заклинанием на цвет. На нем кожа герцогини по-прежнему отвратительно зеленая. Я внутренне съеживаюсь от страха, и, когда поднимаю глаза, догадываюсь, что на моем лице виноватое выражение.

– Я… я… – Оправданий не находится.

– Ты… что? – мурлычет герцогиня. – Сочла это забавным?

Я мотаю головой.

– Может, ты испортила еще что-нибудь из моего имущества?

Она удивительно спокойна. Но от этого я волнуюсь еще больше, и меня прошибает пот.

– Нет, моя госпожа, – шепчу я.

Герцогиня поднимает бровь.

– Давай-ка проверим, говоришь ли ты правду.

Я была так поглощена герцогиней, что совсем забыла об ее ратниках. Двое вытаскивают меня из кресла и ставят на колени, а третий прижимает мою голову к столешнице, где стоит портрет герцогини. Я чувствую тяжесть на щиколотках, как будто кто-то на них наступил. Пошевелиться я не могу и с трудом соображаю.

Мне видно только то, что находится прямо перед глазами, и на мгновение герцогиня исчезает из поля зрения. Я пытаюсь сопротивляться ратникам, но острая боль пронизывает мое плечо, а голову и щиколотки сдавливают еще сильнее.

Герцогиня возвращается, держа в руке виолончель и серебряный молоток. Я чувствую, что проваливаюсь в бездну, и пол разверзается подо мной. От ужаса я становлюсь невесомой.

– Ты портила что-нибудь еще из моего имущества? – снова спрашивает герцогиня. Я пытаюсь покачать головой, но в руках ратника это невозможно.

– Нет, – говорю я, не в силах оторвать глаз от молотка. – Нет, моя госпожа. Клянусь, что ничего не портила.

Герцогиня долго обдумывает мои слова.

– Хорошо, – говорит она. – Я тебе верю.

И тут она бьет молотком по корпусу моей виолончели. Зияющая дыра уродует лакированную поверхность, и струны отзываются печальным нестройным хором.