Драгоценности Парижа [СИ]

— Эта цепь с медальоном принадлежала тому из кардиналов, которого наши соотечественники во главе с революционно настроенными Робеспьером и Мюратом казнили вместе с Людовиком Шестнадцатым, королем Франции. Не так ли? — продолжал расстреливать собеседницу холодным взглядом господин, его племянник переводил глаза с одного на другого собеседника, пытаясь вникнуть в суть дела. — Для французского народа она является бесценной реликвией, предназначение ее — переходить от высшего духовного лица страны к его преемнику без каких бы то ни было условий. Вы со мной согласны?

— Наверное, если цепь действительно была на шее у кардинала, которому отрубили голову, — смешалась девушка, проглатывая застрявший в горле ком. — Но разве не имеет права быть другое? Изделие не имело никакого отношения к духовеству, а было в пользовании приближенной ко двору аристократической знати, например.

— На звеньях цепи и на медальоне знаки высшей духовной власти, этот предмет культа знает лишь одного хозяина — нашего Господа Иисуса Христа. Цены на него нет и не может быть.

— Ну что же, я забираю вещь, чтобы возвратить ее владельцам, — взяв себя в руки, смахнула кардинальскую цепь обратно в торбу посетительница. — У меня есть кое-что поинтереснее…

Девушка закопалась в свертках, стараясь поскорее разрядить обстановку, она потащила со дна отложенную до лучших времен коллекцию золотых монет.

— Мадемуазель, я сожалею, что согласился на сделку с вами, — остановил ее хозяин кабинета. — Я хотел бы вернуть все обратно.

По комнате разлилось чувство тревоги, заставившее посетительницу опустить сверток с монетами на дно торбы и вынуть руку из нее. Она покосилась на застывшего в напряженной позе невольного маленького свидетеля сделки и почувствовала, что щеки ее запламенели от стыда.

— Разве выкупленные вами изделия не стоят тех денег, что вы заплатили? — растерянно спросила она. — Мне кажется, что мы провели удачный торг.

— Не в этом дело, я не желаю иметь сделок с ворами. А что цепь украдена из королевской резиденции Лувр до вступления на престол Наполеона Бонапарта, нет никаких сомнений.

— Вы хотите уличить меня в воровстве? — напряглась девушка, чувствуя, что ее больше угнетают не обвинения хозяина кабинета, а сбивает с толку лучистый детский взгляд. — Но за что, месье, и где доказательства?

— Цепь нужно вернуть, — непримиримо набычился господин. — В противном случае вы будете иметь большие непрятности.

— Я передам ваши слова владельцам сокровищ, — она быстро встала со стула, усилием воли совладав с собой, насмешливо улыбнулась. — Надеюсь, из кабинета я выйду беспрепятственно?

— Не смею вас задерживать. Если бы вы не были из семьи Д, Люссон, я бы позвал работников.

— Вы ошиблись, месье Ростиньяк, — с вызовом откинула голову назад девушка. — Я сама по себе, потому что монастырским правилам, диктующим волю в дворянских родах, предпочла свободу. Я свободная женщина свободной Франции.

— Вы можете идти куда вам захочется. Но я бы посоветовал вам вернуть раритет истинным его владельцам, иначе погоня за ним будет продолжаться всю вашу жизнь, лишив покоя в первую очередь вас самих, — усмехнулся хозяин кабинета, со значением посмотрел на своего напрягшегося племянника, словно пытаясь на что-то намекнуть. — Тем более, в моем кабинете находится еще один свидетель, в отличие от нас обладающий неоспоримым преимуществом вырасти в настоящего патриота своей родины. Поверьте, я ничего не стану от него скрывать, даю вам слово.

— Мне тоже кажется, что воровать не хорошо, — привстав в кресле, не по детски рассудительно заметил племянник, сморгнув длинными ресницами, он уставился изменившимся взглядом на девушку. — Мадемуазель, цепь, которую вы прячете в торбе, нужно вернуть его Высоко Преосвященству нашему кардиналу. Ведь она принадлежит ему, не правда ли, дядя?

— Месье Буало, вы сказали абсолютно верно.

— Как только представится возможность, я возвращу цепь ее хозяину, — стараясь не смотреть в сторону мальчика, не стала спорить она.

— Это был бы поступок члена благородного семейства, о чем свидетельствует в том числе и перстень на вашей правой руке…

— Но я и не скрывала от вас, что не из простолюдинок, — девушка повернулась к двери. — Спасибо за помощь, месье Ростиньяк. Прощайте.

— Храни вас Бог.