Дракон

— Самые лучшие из нас бывают беспомощны. Опытная лекарка может многое, но если время упущено… Ещё несколько дней назад я бы поставила её на ноги. — Евфания помолчала. — Не всё кончается так плохо, Эши. Мне удаётся помочь многим. Очень многим. Но я стара, и наступит момент, когда я сама не смогу встать и пойти к людям.

Эши опустила иглу.

— Если бы я могла… — Она оборвала себя.

— Что могла, детка?

— Стать лекаркой.

— Ты хочешь этого? — Лицо Евфании было очень серьёзным.

— Я не неженка, я ничего не боюсь. Вот только смогу ли…

Евфания неожиданно распрямила сгорбленные плечи.

— Я много пожила на свете и кое-что понимаю в людях. Я видела, как ты смотрела на эту женщину. И я знаю — ты сможешь. Я научу тебя. Когда-нибудь ты выберешься отсюда, детка, и, если не сумеешь найти родных, у тебя в руках будет верный кусок хлеба.

Эши протестующе вскинула голову.

— Я знаю, что ты хочешь сказать, — промолвила со вздохом старуха, — но ничего не поделаешь, приходиться думать и об этом. Я представляю, каково молодой женщине подчиняться прихотям тех, кто сильнее её. Знание, детка, даёт главное — независимость, уверенность и уважение. Только оно помогло мне выжить, когда мой муж погиб, оставив меня одну с тремя детьми на руках. Мне не на кого было надеяться, только на себя.

— Мне тоже.

— Ты должна научиться быть сильной. С уверенностью и уважением приходит одиночество. Люди боятся того, чего не понимают, а лекари в их сознании всегда немного колдуны. Где колдун — там магия, где магия — там страх, а где страх… — не договорив, старуха махнула рукой, — …там, где страх — не бывает друзей… Поэтому подумай, не торопись.

— Я уже подумала.

— Лекарскому делу меня выучила тётка, — продолжала Евфания. — О её искусстве слагали легенды, а умерла она в одиночестве, никого кроме меня не было рядом. Люди считали её ведьмой, но я-то знала, что за её чудесами стоит огромный труд и знания, накопленные за много лет… Моя мать была против, очень против, но я не отступилась. Тебе же и спросить не у кого.

— Я тоже не отступлюсь, — заверила её Эши.

Перед её глазами вновь замаячило опалённое жаром лицо женщины с запёкшимися губами. Старая лекарка молча кивнула и тоже взялась за иглу.

Некоторое время они сосредоточено работали, а потом Евфания подняла голову.

— А ты читать умеешь, детка?

— Нет, — удивилась Эши. — Может, когда и умела, только теперь не помню. Да и зачем мне это?

— Без этого нельзя, — твёрдо сказала лекарка.

— У брата была книга. Я сохранила её на память, но прочесть в ней я ничего не могу.

Не вставая с места, Эши дотянулась до своей сумки и извлекла из неё книгу Ригэна.

Старуха сосредоточенно полистала тонкие пергаментные страницы, казавшиеся в лунном свете голубыми.

— Книга дорогая, старинная, но писано здесь не по-нашему. Она из заморских стран.

Евфания покопалась в кармане платья и достала огрызок карандаша. В конце оставалось много пустых страниц. На мгновенье задумавшись, лекарка что-то уверенно начертила на одной из них.

— Посмотри сюда.

Эши поднесла книгу поближе к окну. В ясном свете луны она различила странный орнамент. Да нет, не орнамент. Она вдруг поняла, что знает, что это такое. Семь причудливых значков — семь букв. Ещё несколько секунд она с волнением всматривалась в рисунок, сложившийся вдруг в знакомое слово, и резко прижала книгу к груди.

— Я, кажется… Ты написала слово «заговор», — прошептала она.

— Вот именно, — довольно кивнула лекарка, — а теперь я напишу заговор целиком, а ты выучишь.

Эши с бесконечным изумлением смотрела на старуху: «Откуда простая крестьянка могла знать грамоту? Или Евфания не так проста, как казалось?»

Но гораздо больше Эши интересовал другой вопрос: откуда она сама знает буквы?

Долгие утренние часы им пришлось работать в мастерской, пока начальник караула не позволил отлучиться к больной женщине. К этому времени Эши уже знала сложный текст наизусть. Это был заговор против боли, один из тех, что использовался особенно часто, а лекарка успела написать в заморской книге ещё три: на хороший сон, от ран и болезней головы.

Едва взглянув на ткачиху, Эши поняла, что опасения старухи подтвердились. Поймав её взгляд, Евфания молча кивнула: женщина была обречена, и всё же подобие улыбки появилось на застывшем лице лекарки, когда она склонилась над больной и положила ладонь на её лоб.

— Вчера… после травки… мне было легче… матушка, — с трудом произнесла умирающая, — и я дышала хорошо… и сон… Я поправлюсь…

— Так и будет… — Евфания ласково погладила её по голове.

Пока лекарка готовила отвар, Эши осторожно растёрла женщине спину. Густая мазь имела едва уловимый запах полыни.

«Ах, если бы вместе с нею в это хрупкое изболевшееся тело вошло хоть немного силы и здоровья!»

— Помощница твоя… Да, матушка?

— И дочка, и внучка, и помощница, — ответила лекарка, — и такая же подневольная, как мы с тобой.

Женщина хрипло вдохнула.

— Рука у неё хорошая… лёгкая, тепло от неё… как от солнышка… Мне бы только… солнышко…

— Тебе нельзя разговаривать, ты пока слаба. — Бережно поддерживая больную, Евфания поднесла к её губам чашку с отваром. — Вот так, по глоточку.