Дракон

Ни в чем не было и намека на искомый объект. Барс все еще не мог вычислить расстояние, отделявшее его от гостя, однако пытался засечь хотя бы шлейф, оставленный живым существом. Тщетно. Мощность излучения колебалась, и вдобавок оно было РАССЕЯННЫМ, как будто принадлежало не единому организму, а рою. Правда, это должен быть рой размерами с бункер…

Откуда-то снизу, из-под кишок, поднималась волна холода. Это был еще не страх. Всего лишь понимание неизбежности с примесью все той же горечи…

Он столкнулся с чем-то, чего раньше не было в известном ему мире. Мир изменился, а он, Барс, остался прежним. Значит, его участь предрешена.

В этот момент раздался звук, грубо вторгшийся в невыносимо звеневшую тишину и легко прорвавший сплетенную супером тончайшую сеть сверхчувственного восприятия. Звук поражал своей узнаваемостью, механической банальностью – и в то же время в нем содержался оттенок нереальности. Примитивная вибрация, которой здесь и сейчас, безусловно, не было места. Тем не менее не возникало ни малейших сомнений в том, где находится ее источник.

В этом переходе от полной неопределенности и размытости врага (теперь уже Барс не играл словами) к точной локализации наверняка был какой-то подвох. Отвлекающий маневр – причем слишком очевидный. Барс хотел бы избежать ловушки и оказаться хозяином положения в СВОЕМ бункере, но у него не осталось выбора. Бесплотный враг уже напялил маску. Игра в прятки на выживание обрела старые правила и знакомый сценарий…

А звук был всего лишь скрежетом лифта, поднимавшегося с нижних ярусов.

17. СВЯТОЙ

Никто из тех, кто считал его святым, не догадывался, какой страх он испытывает. Со временем он привык даже к тому, что пустое слово «Святой» стало его именем, но это нисколько не возвысило его и не помогло вытащить себя за волосы из жуткой трясины, в которой он увязал все глубже…

Страх… Святой мог бы составить ужасающую энциклопедию страха. Не хватило бы многих лет, чтобы описать все его оттенки и проявления. И каждый день плодились новые мутации страха – извращенные, невероятные, немыслимые. Святой наблюдал их, и у него оставалось все меньше возможностей для борьбы. Это происходило даже здесь, в Обители Полуночного Солнца. Что же творилось СНАРУЖИ?!

Иногда только страх напоминал Святому о том, что он все еще жив. Страх был огромным ледяным стержнем, пригвоздившим настоятеля к черной пустоте космоса; он питался кровью побежденного рассудка; пока он пил, мимо проносились целые галактики кошмаров. Ничто не могло надолго нарушить их глубокий интим; изредка вспыхивавший свет маяка надежды лишь еще сильнее обнажал болезненную беззащитность застигнутого врасплох человека (не святого, далеко не святого). Преодоление воздвигало новый темный лабиринт. Лабиринт внутри лабиринта. И Святой предвидел, что ему предстояло блуждать в них до самого конца. Некоторые непреодолимые стены он воздвиг лично и порой сам загонял себя в тупики. Он не был совершенством и ежесекундно расплачивался за совершенные ошибки.

Его палачом был страх – император чувств. Все остальные – жалкие бунтари, идущие на приступ вечной крепости с негодными средствами. Победа любви или страдания никогда не бывает окончательной. У страха есть абсолютное оружие, которое он пускает в ход рано или поздно. И если не удается испугать, то по крайней мере оно устраняет противника и сам предмет спора. Это – смерть, всеядная сука.

Для Святого смерть была рядом, но еще не имела власти над ним. А страх всегда таился ВНУТРИ. Учитель. Злой и требовательный наставник. Настоятель личного монастыря. Святому казалось, что он носит его в левом нагрудном кармане…

Святой пробовал делиться своими мыслями по этому поводу с ближайшими из людей. Однако мало кто хотел учиться. Даже лучшие, верные и вполне надежные супраменталы сбегали от проповедей страха под защиту предательского союзника – времени. Но когда время вдруг оказывалось исчерпанным, становилось поздно – хоть для борьбы со злом, хоть для сожалений…

Святой не сдавался. О, как ему хотелось досконально изучить язык страха, понять, о чем тот говорит! В его гипнотическом шепоте содержалась либо великая подсказка, либо парализующий яд. Святой прислушивался день за днем, ночь за ночью. Он выбирал вымирающие станы и постурбаны, где шепот страха звучал настойчивее. Иногда он тоже сбегал в сияющие и недолговечные дворцы отраженного вечностью света – и проклинал себя за малодушие. Он видел множество обманутых, принявших луну за незримое солнце. А истинное солнце зашло. Оно скрывалось за пеленой либо за краем планетного диска. Затмение длилось десятилетия. Эра Кали была в самом расцвете.

Святой знал: можно стать героем на час. Можно сделаться на мгновение хозяином жизни и смерти, покончив с собой. Но это извращенный случай, когда проявление смелости означает прекращение борьбы. Только трусы могут сопротивляться долго.