Или вот, к примеру, один кавалер. Везде, всегда, на улице или в помещении, в любое время года — в шляпе типа «стетсон» или вроде того. Кажется, он в ней и спит. Мужчина-загадка: что у него под шляпой, спрашивала я. Что? Блохи? Залысины? Запасная голова?
– Рога?! — кто-то из подруг помогал размышлять. — Деньги? Золото-брильянты с собой носит?
Он всем хвастался, что купил эту шляпу в Кракове, в специальном магазине. А его друг признался, что они вдвоем эту шляпу у местного ксендза выпросили. А сейчас я думаю, встречая этого типа в том же видавшем виды «стетсоне» или в его подобии, скорее не выпросили, а, наоборот, — стащили.
Так вот он, в этой своей вечной залоснившейся, пожившей жизнь шляпе, тоже за Владкой волочился, и удивлялся, и злился, почему его, неотразимого такого и оригинального в его шляпе, послали.
На такое Владка всегда пожимала плечами: ну что ж, каждый имеет право на мечту. И потом, есть же спортивный интерес: а вдруг получится?
Однако постепенно зрело в ней убеждение, что достойные мужчины бывают только в кино. И то лишь потому, что их придумали женщины. А реальные, непридуманные мужчины — сплошное разочарование. Ну вот, к примеру, ее муж Витенька. Верней, бывший муж доктор Витенька.
И ведь такой яркий — высокий, видный, бард, любитель туризма и здорового образа жизни. Чуть полноватый, очень обаятельный и улыбчивый — от таких как раз меньше всего ждешь гадостей. И когда вдруг тот совершает подлость, тут уже спасайся. Уговорил Витенька ее ехать с ним по распределению в Казахстан, называя декабристкой. Потому что, во-первых, в районную больницу небольшого городка его как раз и направили в декабре. А во-вторых, городок этот был в северной казахстанской степи. Практически в Сибири. И поехали они туда, как в ссылку. Ну и, конечно, Витенька чувствовал себя героем — конечно. А Владке все равно было куда ехать, лишь бы с Витенькой, а Владке всего 19 лет. Она ведь как к собственной свадьбе готовилась? Встала утром, умылась, причесалась, приколола маленькую фату и пошла. И до сих пор говорят в том самом дворце бракосочетаний, что краше невесты не было. И про нее вообще подумали сначала, что она школьница. Но там, в Казахстане, в провинциальном городке, где Владка, казалось бы, моментально обросла друзьями, быстро приспособилась и к климату, и к местному ритму жизни, все пошло не так. Совсем не так. Стали они вдвоем жить-поживать, и взрослеть, и развиваться. Но в разных направлениях. Владка продолжала учиться — рисовать в разных техниках, лепить, работать по коже, мастерить и шить. А доктор Витенька, полагая, что обучение его с получением диплома окончилось, не притрагивался к книгам, перестал интересоваться окружающим миром, природой, неведомыми тропами и прочими радостями туриста и дома сразу норовил принять только горизонтальное положение. Доходило до смешного: даже если он забегал ненадолго, например, пообедать или просто поговорить о чем-то семейном, он не садился, а тут же ложился, аккуратно лежал, смирно, чтобы не помять костюм. И еще оказалось, что у доктора Витеньки детей быть не могло. И он знал об этом — доктор же. Но Владке не сказал. Промолчал. Владка ждала-ждала, бегала по врачам, проверялась, и потом все-таки у него спросила. Соврамши Витенька оказался, да. А дальше врать у доктора Витеньки вошло в привычку, пошло как закон. И по крупным событиям, и по мелочам. Даже если он шел с работы своей по левой стороне улицы, то, скроив глубокомысленное выражение на лице, говорил, что шел по правой. Это в тех случаях, если дневной план по вранью не был выполнен и чего-то не хватало.
Спустя некоторое время, ощущая рядом с ней, умной, красивой, уверенной и спокойной, свою неполноценность, доктор Витенька стал выпивать и отчаянно загулял с веселыми медсестрами. И, конечно, случилось то, что должно было случиться.
Владка редко писала письма — и только по серьезным поводам. Мне казалось, что она пишет лишь для того, чтобы объяснить свое недоумение, непонимание, ощущение, свою боль и потрясение, потому что так ей легче все понять самой. И сверить — правильно ли она принимает решение.
(Из Владкиного письма)