– Постарайтесь поставить себя на мое место и на место Кэндзи! До тех пор, пока дело не прояснится, театр будет идеальным убежищем. И кому какое дело, что я могу остаться вдовой? Вы с Жозефом – двое сумасшедших. По вашей милости Таша, Айрис и я вот уже какой год не знаем покоя.
– Не говоря уже обо мне! – воскликнула Эфросинья, замахнувшись на сына, который предпочел отскочить в сторону, уворачиваясь от возможного удара.
«Болван! Как будто я, мать, в самом деле могу ударить сына! Ах, как же он тяжек, этот мой крест!»
– Эгоист! – добавила Джина. – И вы еще осмеливаетесь ревновать мою дочь к ее знакомым! На вашем месте, Виктор, мне было бы стыдно. Я предупредила Кэндзи: если он умрет, я его брошу!
Она была настолько возмущена, что даже стала заговариваться.
– Джина, я прошу прощения, но…
– Мне не за что вас прощать, ведь изменить человеческую натуру невозможно. Но играть в вашем возрасте в полицейских и воров! Это, признайтесь… Вы ставите под удар будущее Алисы. Если, предположим, книжная лавка перестанет приносить доход, на что вы будете ее растить? С некоторых пор торговля идет ни шатко ни валко, и Кэндзи это очень беспокоит. А в вас, его приемном сыне, он не видит никакой опоры.
– Клиентов стало меньше из-за Выставки и жары.
– Точь-в-точь как мой первый муж. Тот тоже отказывался брать на себя любую ответственность. Преобразование общества стало для него высшим приоритетом – до такой степени, что он напрочь забросил семью.
– Кстати о Пинхасе…
– Не произносите больше его имени в моем присутствии Он принес нас в жертву Революции, чтобы присоединиться к когорте
– Своими словами вы сразили его наповал! – одобрила Эфросинья.
Джина поднялась по лестнице. На втором этаже хлопнула дверь.
– Мели! Где вы! – позвала она.
Виктор подошел к Жозефу и кивком головы подал знак следовать за ним в подсобку.
– Вот, возьмите. Джина поручила мне купить эти билеты для вас, Айрис и вашей матушки, с которой вы, по случаю, сможете помириться. Она просит вас сегодня вечером тайком от Кэндзи сходить на спектакль Сады Якко и присмотреть за ним.
– Стало быть, только что она ломала комедию?
– И да, и нет, вы же знаете женщин! Я рассказал ей, как Кэндзи намеревается воспользоваться нашими советами. Ступайте и предупредите Эфросинью.
– А кто вечером останется с детьми?
– Дядюшка. Он ни в чем не может им отказать. Таша не возражает.
– Вы даже не представляете, на что идете. Это хуже полицейского расследования.
– Обожаю детей, одной дочери мне недостаточно, во мне живет душа вождя целого племени.
Жозеф с сомнением поглядел на него.
Фиакр застрял в заторе, образовавшемся в результате аварии с участием автомобиля. Они опоздали и в зал, выдержанный в стиле «ар-нуво», смогли попасть только в антракте, по окончании первой части представления, во время которой давался сеанс магии.
– Видела, радость моя? Здесь яблоку негде упасть, какое счастье, что мадам Джина зарезервировала для нас места! – воскликнула Эфросинья, шествуя перед Айрис.
Они уселись в третьем ряду. Здание театра Лои Фуллер было украшено рельефным изображением этой американской актрисы. На барельефах, фризах и кариатидах она извивалась как змея. Чопорный молодой человек с пышной шевелюрой и лорнетом, сидевший неестественно прямо рядом с Жозефом, не сводил глаз со сцены, закрытой занавесом с изображенными на нем греческими мотивами. В ожидании ритуала, предназначенного для узкого круга посвященных, он постепенно впадал в транс и поэтому проявил явное неудовольствие, когда его сеанс медитации был нарушен раскатистым голосом Эфросиньи.
– Что-то я проголодалась, надо было взять леденцовой карамели. Лапочка, передайте мне программку.
К ней повернулся молодой человек.
– Мадам,
Эфросинья, вытаращив глаза, в страхе смотрела на него.
– И как разобраться во всей этой каше?
– Если человек восприимчив к нравственным конфликтам, печальным историям любви и эпическим повествованиям, тогда все идет из глубины души. Оннагата – это актеры-мужчины, которые, начиная с XVII века, играют женские роли.
– Благодарю вас. Но неужели вы хотите сказать, что Садо Якко – мужчина?