Дракон с отрезанными крыльями

Случалось, конечно, за это время всякое. И непонимание, и ссоры, и даже слезы Айлин, но теперь они казались не наказанием, а лишь испытанием перед заслуженной наградой. И Дарре постепенно научился не только разрешать конфликты, но и предупреждать их; и Айлин перестала бояться каждого шороха, поверив любимому и благоволившим ему богам.

Нынешняя ярмарка была, пожалуй, самой скромной из всех виденных Дарре в Армелоне. Градоначальник все силы бросил на то, чтобы облегчить жизнь драконов и за пределами своей вотчины, разъезжая по Северным землям и используя все свое красноречие для восстановления мира между двумя племенами, поэтому разворачивать большой праздник у него не было ни сил, ни желания. Однако в душе у Дарре разливалось предчувствие чего-то необыкновенного и невероятно важного. Он одергивал себя, уговаривал угомониться, чтобы не смущать близких необъяснимо счастливым выражением лица, но гнать это ощущение не пытался. Потому что наконец был уверен в благожелательности богов. И они снова его не обманули.

Сентябрьское утро не радовало ни солнцем, ни теплом. Дарре разбудили тяжелые дождевые капли, затарабанившие по стеклу в их с Айлин спальне. Он какое-то время просто слушал их глухой неровный стук, соображая, надо ли сейчас вставать, чтобы отправиться в госпиталь, или сегодня все-таки не его смена. Вылезать из постели в такую погоду совершенно не хотелось. Хотелось, напротив, забиться под одеяло, притянуть к себе мирно спящую рыжую девчонку, напитаться чудным ароматом ее шелковых волос, разомлеть от ее тепла и спокойного дыхания... А потом вдруг увидеть прямо перед собой яркие карие глаза и растечься патокой от лукавой и бесконечно нежной улыбки.

Айлин, конечно, будет выговаривать ему за то, что не разбудил ее вовремя — пекарня, в отличие от госпиталя, требовала от хозяйки ежедневного присутствия, — припоминая поименно всех тех, кого ее опоздание лишит завтрака, но только в ее голосе не будет и капли раздражения, а лишь понимание и предвкушение удовольствия.

Три года они принадлежали друг другу, и Айлин отлично знала, как раззадорить Дарре. И разве сырость на улице не намекала, как именно стоит провести сегодняшнее утро, чтобы не жалеть об ушедшем лете?

Дарре прижался губами к золотым волосам, скользнул по виску, горячо поцеловал за ухом. Айлин выдохнула уже далеко не так мягко, как делала это чуть загодя, и довольно потянула его руку к себе, обхватывая, гладя, присваивая. Дарре придвинулся ближе, примериваясь к любимым губам — даже если боги нынче задумали для него только это утро, он воспользуется подарком сполна, — и вдруг замер, почувствовав пальцами совершенно новый отклик от Айлин.

Он давно понял, что легкие молнии пронзали его пальцы, когда он касался самых отзывчивых мест любимой, но сегодняшние ощущения были совершенно иными. Не разряды, не покалывание, а непонятное, но очень правильное тепло, моментально наполнившее сердце радостью, а душу — ответственностью. Дарре и раньше испытывал ее — за пациентов, за брата с сестрой, за Айлин, — но та совсем не походила на нынешнюю. Сейчас ответственность обволакивала, словно от Дарре зависело абсолютно беспомощное и отчаянно нуждающееся в нем существо.

— Айлин...

Он с трудом узнал свой голос: столько в нем было восхищения, трепета и понимания уже свершившегося чуда. Самого сумасшедшего чуда в его жизни.

— Что? — удивленно обернулась она, явно тоже не ожидавшая от мужа подобного тона. Но какое сейчас имело значение, как в таких случаях должен вести себя «настоящий» мужчина? Дарре просто захлестывало нежностью. Так не бывает!

Он прижал Айлин к себе и снова уткнулся ей в висок.

— Спасибо!.. — только и смог выговорить он, понимая, что Айлин, скорее всего, еще и сама ничего не знает, и удивляется, наверное, сейчас его поведению, и строит одно предположение за другим, и даже, возможно, пугается каких-то своих придумок, но у Дарре не было сил хоть как-то продолжить.

Он столько раз прощался с жизнью, и ненавидел ее, и молил богов о смерти, что даже думать никогда не думал о собственном ребенке. Кровь от крови, плоть от плоти — их с Айлин общий малыш — самое большое на свете счастье! Разве можно о нем говорить? Разве необходимо что-то объяснять?

— Мальчик? — неожиданно шепотом спросила Айлин, и Дарре еще глубже зарылся носом в ее волосы. Поняла. Без слов. Без вопросов. Его восхитительная рыжая девчонка.

— Я на руках вас носить буду. Всю жизнь, — так и не сумев обуздать бьющие через край чувства, пообещал Дарре.

Айлин качнула головой.

— Значит, девочку придется рожать, ее носить полегче будет. Хотя если такая же пышка, как Беата, вымахает...

— А ты мальчика хочешь? — чуть расчухавшись от ее веселого тона, уточнил Дарре. Айлин пожала плечами.

— Лишь бы на тебя была похожа, — прильнула к нему она. — Представляешь, черная коса до пояса и пронзительные серые глаза. Самая красивая девочка Армелона.