Дракон восточного моря, кн. 2. Крепость Теней

– Ты – неблагодарный щенок! Да ты должен вилять хвостом и мне башмаки лизать, ведь я, во-первых, оставил тебя в живых в тот раз, хотя мог бы зарезать, как свинью. А во-вторых, это я сделал тебя свободным человеком и полноправным наследником рода! У своего папаши ты так и состарился бы в хлеву, между кучами навоза, всю жизнь кормил бы свиней, ездил за дровами, чистил котлы и чинил ограды! А все богатства и почести достались бы тем двоим, которые, хоть и были порядочными рохлями, все же родились от знатной матери с богатым приданым! Это я убрал их с твоего пути, я отдал тебе все то, что раньше принадлежало им! Честь, богатство, достоинство! А ты вместо спасибо собираешься меня убить! Ну, попробуй! – Торвард вдруг шагнул вперед, положив руку на потертую рукоять меча, и его стремительное, сильное движение никого не навело бы на мысль, что совсем недавно он умирал от тяжелой раны. – Попробуй! Отчего бы не дать тебе случай себя показать? И тебе приятно, и мне ничего не стоит. Я возьму этот остров, как взял вашу усадьбу, и уже к вечеру моими будут и эта земля, и все ее люди, и скот, и все сокровища твоего здешнего деда – если, конечно, твоя мать не наврала, что приходится ему дочерью! А то, знаешь ли, ушлые торговцы рабами про каждую красивую уладку врут, будто она-де королевская дочь, чтобы три марки за нее содрать. А дурак-покупатель слюни распустит и кошель развязывает – лишь бы ему поскорее увести ее в сторонку и развязать штаны! Кстати, помню, у тебя в Камберге была очень красивая сестренка… такая нежная и сладкая. – На его лице вдруг проступило совсем несвоевременное и неуместное выражение страстного влечения, словно вспышка пламени, озаряющая тлеющие угли, и это покоробило Бьярни едва ли не больше, чем все прочие оскорбления ему и его родичам. – Мне тогда немного не хватило времени, а жаль. Говорят, у тебя и тут припасена такая, – уж теперь-то я время найду!

Во время этой речи Бьярни едва сдерживался – выжидая только, когда Торвард замолчит и вынет меч из ножен, чтобы броситься вперед. Этой речью конунг фьяллей опозорил весь его род и всех родичей, сколько их есть, и в глазах темнело от ярости. Торвард и сам видел, что его противник доведен до нужного для хорошей драки накала. Произнося последние слова, Торвард сбросил плащ на руки оруженосца и протянул руку, чтобы взять у него шлем.

– Конунг, зачем? – только и пробормотал изумленный Асбьерн Поединщик и даже прикоснулся к его плечу, пытаясь образумить и остановить.

Все же обговорили заранее: Торвард не собирался сражаться сам, а намеревался ждать позади, откуда ему было бы видно происходящее, и в случае надобности руководить своими людьми. Он уже достаточно окреп, чтобы идти в поход, но в битве, еще не вернувший прежней силы и быстроты, пал бы легкой жертвой любого мало-мальски подготовленного противника.

– Отстань! – бросил Торвард.

– Конунг, не надо, давай я, если он так тебя достал! – К нему шагнул Халльмунд, и на его суровом бородатом лице сейчас отражались ужас и мольба.

Он с самого начала подозревал, что Торвард не усидит в безопасном месте, когда запахнет кровью, и изо всех сил уговаривал его остаться на Снатхе. Впрочем, не слишком надеясь на успех, поскольку прекрасно знал упрямство своего конунга.

– Я сам! – рявкнул Торвард. – Я сам его сделаю, а вы не плачьте, и вам работы хватит. Вон там сколько волосатиков у него за спиной, и каждый полон геройских боевых приемов! Но уж с этим парнем я сам разберусь!

– Но ты…

– Плох бы я был, если бы и одной рукой не справился со вчерашним рабом! Боюсь только, как бы не замутило от навозной вони! Регне, что стоишь, рот разиня, будто голую девку увидел? Щит давай!

Быстро надев шлем, Торвард за несколько мгновений приготовился к бою. И ни малейших признаков недавней слабости не было заметно в его стремительных движениях. Телохранители и хирдманы дивились: он будто забыл о своей слабости и боли, вообще забыл о том, что недавно был тяжело ранен, и чувствовал себя таким же сильным, как и до того злосчастного дня!