Драконья гавань

— Будет не так! Вовсе не обязательно все так обернется. Ты представляешь дело в наихудшем свете.

Он снова протянул к ней руку, лаская, успокаивая. Огладил пальцами по плечу до локтя и обратно. Затем скользнул вниз по шее, медленно спустился к животу. Грудь Джерд дрогнула от резкого вдоха.

— Драконы со временем поймут. Несколько чешуек, капелька крови, обрезок когтя. Ничего такого, что повредило бы им. И иногда, изредка, что-нибудь побольше, может, зуб или глаз, взятый у дракона, который все равно вот-вот умрет… Только не часто, чтобы редкости не стали повседневностью. Это никому не принесет пользы.

— Мне все это не нравится, — откровенно сообщила Джерд и отодвинулась от его ищущей руки. — И сомневаюсь, что это понравится кому-то из драконов. Как насчет Кало? Ты поделился своим замыслом с собственным драконом? И как он его воспринял?

Грефт пожал плечами.

— Он не одобрил, — признал он. — Сказал, что скорее убьет меня, чем допустит такое. Но он угрожает меня убить по несколько раз на дню. Просто он так выражает недовольство, когда что-то идет иначе, чем ему хочется. Но он знает, что ему достался лучший из хранителей. Так что он угрожает, но терпит меня. Думаю, со временем даже он осознает всю мудрость этой идеи.

— Сомневаюсь. По-моему, он тебя убьет, — возразила Джерд ровным тоном, со всей серьезностью и уверенностью в собственных словах.

Отвечая Грефту, она потянулась, окинула взглядом собственную грудь, провела рукой по левому соску, как будто что-то смахнула. Взгляд юноши следовал за ее рукой.

— Может, до этого вовсе и не дойдет, — уступил он, и голос его сделался ниже. — Может, мы найдем Кельсингру, и она окажется полна сокровищ Старших. Если мы отыщем клад, нам придется удостовериться, что все признают наши права на него. Трехог попытается его присвоить, можно не сомневаться. Удачный захочет, чтобы сокровища перепродавали с его посредничеством. Мы еще услышим от них все то же самое. «Так было всегда». Но мы-то с тобой понимаем, что вовсе не обязательно все так и оставлять. И мы должны быть готовы к тому, чтобы защитить свое будущее от их загребущих лап.

Джерд откинула с лица светлые волосы.

— Грефт, ты плетешь из грез такую чудесную паутину. Ты рассуждаешь так, будто нас тут сотни людей, ищущих себе пристанище, а вовсе не чуть больше дюжины. Ты говоришь, «защитить свое будущее». Какое будущее? Нас слишком мало. В лучшем случае мы можем надеяться на сносную жизнь для нас самих. Мне нравится ход твоих мыслей, почти всегда, когда ты рассуждаешь о новых правилах для новой жизни. Но порой ты похож на ребенка, забавляющегося с деревянными игрушками и называющего их своим королевством.

— Разве это плохо? То, что я хотел бы стать королем? — спросил он, склонив голову набок, и улыбнулся загадочно. — А королю может понадобиться королева.

— Тебе никогда не стать королем, — сурово отрезала она, и в голосе ее звучало пренебрежение.

Однако ее неодобрение было ложью, утверждали ее руки. Тимара с изумлением наблюдала, как Джерд схватила Грефта за плечи обеими руками и перекатилась на спину, утягивая его за собой.

— Хватит болтовни, — объявила она.

Одной рукой она обхватила юношу за шею. Привлекла его лицо к своему.

Тимара смотрела.

Хотя не собиралась этого делать. Она вовсе не решала остаться. Но когти глубоко впились в древесную кору, удерживая ее на месте. Нахмурив брови, Тимара смотрела во все глаза, не обращая внимания на насекомых, обнаруживших ее и теперь гудевших вокруг.

Она видела, как совокупляются животные, как самец птицы топчет самку. После нескольких порывистых движений и трепета все вскоре заканчивалось, и порой казалось, что самка едва замечает происходящее. Родители никогда не говорили с Тимарой об этой стороне жизни, поскольку для нее и ей подобных она запретна. Всякое любопытство на эту тему сурово пресекалось. Даже ее обожаемый отец предупреждал: «Тебе могут встретиться мужчины, которые попытаются злоупотребить твоим расположением, прекрасно понимая, что хотят запретного. Не доверяй мужчине, добивающемуся большего, чем рукопожатие при встрече. Тотчас же покинь его и расскажи мне».

И Тимара поверила отцу. Ведь он же ее отец, пекущийся об ее же благополучии. Никто не посватается к ней. Всем известно: если кто-то, сильно отмеченный Дождевыми чащобами, производит на свет детей, они либо рождаются настоящими уродами, либо просто неспособны выжить. Подобным ей нет смысла вступать в такие отношения. Пища, что она съест за время беременности, пока не сможет охотиться или собирать плоды, трудности, ожидающие ее тело при рождении на свет ребенка, который почти наверняка умрет… нет! Запасы в Дождевых чащобах всегда оставались скудны, а жизнь — тяжела. Никто не вправе тратить, не производя. У торговцев так не принято.