Драконья гавань

Элис поднялась. Она выглядела поразительно непривлекательной в брюках, которые лишь подчеркивали женственный изгиб бедра. На ее блузе стали заметны следы безжалостной носки. Бесспорно, она стирала одежду, но здешняя вода превратила белоснежную ткань в серую. Солнце тоже сыграло свою роль, и рыжие волосы Элис, выбивающиеся из-под шпилек, выгорели до морковно-оранжевого оттенка, а веснушки только потемнели. Элис никогда не считалась красавицей по меркам Удачного. Еще немного солнца и воды — и еще вопрос, захочет ли Гест вообще принять ее обратно. Одно дело — неприметная жена-мышка, и совсем другое — такое вот пугало. Интересно, Элис приходило в голову, что по возвращении Гест может не пустить ее в дом. Скорее всего, нет. Ее воспитывали в твердой уверенности, что жизнь устроена определенным образом, и даже когда все свидетельства говорили об обратном, Элис ничего не замечала. Она ни разу не заподозрила, что Седрик с Гестом не просто близкие друзья. Сам он по-прежнему оставался для нее другом детства, бывшим секретарем ее мужа и ее временным помощником. Она настолько твердо верила, будто мир определяется ее правилами, что не замечала происходящего под самым ее носом.

Так что сейчас Элис только ласково улыбнулась ему.

— Отдыхай, милый друг, — пожелала она, тихонько прикрыв за собой дверь и оставив его в темноте, наедине со своими мыслями.

Седрик отвернулся лицом к стене. Его загривок зачесался. Он яростно поскребся, ощущая под ногтями пересохшую кожу. Что ж, пострадала не только внешность Элис. Его кожа теперь сухая, а волосы жесткие, словно конский хвост.

Ему хотелось бы свалить всю вину на Элис. Но он не мог. С тех пор, как Гест прогнал его, заставив ее сопровождать, Седрик старался хвататься за любую возможность, предоставленную ему этим походом. Именно он строил замыслы, чтобы не упустить ни одного кусочка драконьей плоти, чешуйки, капли крови. Он так тщательно обдумал, как сохранить добытое. Бегасти Коред будет ждать от него вестей, предвкушая, как сколотит целое состояние, когда доставит запретный товар герцогу Калсиды.

Порой, грезя наяву, Седрик возвращался в Удачный с добычей, и Гест помогал ему добиться наилучших цен. В этих мечтах они вместе распродавали товар и никогда уже не возвращались домой. Разбогатев, они оставались жить в Калсиде, Джамелии или на Пиратских островах, а то и еще дальше, на почти мифических островах Пряностей. А иногда Седрик представлял, как держит свое новообретенное состояние в тайне от всех, а сам тем временем выстраивает в каком-нибудь отдаленном месте роскошное убежище. А потом они с Гестом наймут корабль и ночью, скрытно, отплывут к новой жизни вместе, свободной от лжи и притворства.

Но в последнее время мечты Седрика изменились. Они сделались горькими, но в то же время не лишенными сладостного привкуса. Он представлял, как вернется в Удачный и обнаружит, что Гест нашел ему замену в лице этого мерзавца Реддинга. И тогда, воображал он, он отправится со своими богатствами в Калсиду, где и останется навсегда, и только потом откроет бывшему возлюбленному, что тот мог бы иметь, если бы ценил Седрика больше, если бы его чувства были искренними.

Теперь эти грезы казались глупыми и пустыми — какими-то подростковыми фантазиями. Седрик натянул на плечи кусачее шерстяное одеяло и зажмурился покрепче.

— Возможно, я уже никогда не вернусь в Удачный, — произнес он вслух, вынуждая себя посмотреть правде в глаза. — А если даже вернусь, то могу уже никогда не избавиться от безумия.

На какой-то миг он перестал цепляться за себя как за Седрика. И вот уже она бредет по брюхо в холодной воде, борясь с течением. У нее на животе смоляные заплатки, которые нанес на раны Лефтрин. Седрик ощущал, как она слепо тянется к его сознанию, умоляя об утешении и дружбе. Он ничего не хотел ей давать, но никогда и не был жестокосердным. И когда она с мольбой вторглась в его разум, он вынужден был откликнуться.

«Ты сильнее, чем сама думаешь, — заверил он ее. — Иди вперед. Следуй за остальными, моя медная красавица. Скоро для тебя настанут лучшие дни, но пока что ты должна быть сильной».

Его затопила теплая волна признательности. В ней запросто можно было утонуть. Но вместо этого Седрик позволил ей схлынуть и призвал драконицу сосредоточить те крохи разума, что ей достались, на упорном движении вперед. И малая толика его сознания, что принадлежала все еще лишь ему одному, задумалась, есть ли способ избавиться от этой нежеланной связи. Если медная драконица умрет, разделит ли он с ней боль? Или же только возрадуется сладостному избавлению?