Драконья Игра

И, заглянув в ее глаза, не обнаружил там ничего, кроме пустоты.

— Я принимаю тот образ, который ты в состоянии вместить и воспринять, не повредившись в рассудке, — фантом заговорил размеренно и монотонно, почти механически, однако голос этот был слишком дорог ювелиру, чтобы оставить равнодушным — до судорог дорог.

Вновь всколыхнул он воспоминания, которые так и не были похоронены. Воспоминания, которые задевали за живое… по-прежнему задевали, несмотря на прошедшие десять лет.

— Когда-то принимала я образ женщины по имени Моник, — хладнокровно добавило видение.

Моник. Моник, которую можно бесконечно вспоминать, но возвратить… возвратить которую нельзя.

— Зачем ты здесь? — от этого разговора Себастьяну сделалось тревожно. Вид некогда близкого, любимого человека причинял сильную боль.

Все эти годы чувство вины без жалости изводило его. И заслуженно — он действительно был виновен. И он отдал бы всё, чтобы было иначе, чтобы выменять ее на любые блага, на саму свою жизнь, но… со смертью и временем сложно спорить. Это сросшиеся спинами уродливые близнецы, смотрящие в разные стороны и — являющиеся одним.

— Никто не приходит сюда случайно, — не отвечая напрямую, продолжил мучить его фантом. — Свет Маяков влечет тех, чьи души заплутали в пути. Здесь существует несуществующее. Здесь может происходить то, что не произошло, или то, что не произойдет никогда. Не стоит относиться к этому слишком серьезно. Но и совсем упускать из виду тоже не стоит.

— И всё-таки — зачем? — чуть слышно прошептал сильф, не в силах оторвать от нее глаз. — Для чего ты пришла?

Для чего, если их скорбную чашу судьбы он уже выпил сам, выпил в одиночестве, веря, что ей ничего не досталось… что любимая не узнала боли. Ведь не узнала же?

— Неужели Серафим не знает ответов? — в свою очередь вопросил фантом. Бесстрастный голос его ранил, как если бы Моник, прежняя, живая Моник была сердита. — Не ты ли сам звал меня, ожидал этой встречи столько лет? И вот наконец я здесь. Тебе и в самом деле нечего сказать?

Пришло странное осознание: несмотря на абсолютную эмоциональную невыразительность, отстраненность этого голоса, звук его имел не только отчетливый цвет, но и форму. Удлиненные фигуры, чуть угловатые, но по-своему грациозные, вереницей потянулись перед глазами; светло-синий цвет слов оказался невыносимо холоден.

Некоторое время Себастьян молчал, заполненный образами по самую макушку, ошеломленный внезапно открывшимися новыми органами чувств. Возможно ли, что это какие-то другие, незнакомые грани чувственного восприятия сильфов? Сколько еще непознанного предстоит открывать в самом себе?

— Моник… — за прошедшие годы ювелир размышлял и сожалел столь о многом, что сейчас, получив наконец возможность излить душу, с огромным трудом подбирал слова. — Я потерял тебя так внезапно, так рано… Не знаю, был ли шанс спасти тебя тогда… увы, я предпочел бежать. Прости.

На противоестественно спокойном, безмятежном лице женщины бескровным цветком расцвела улыбка. Чуждая пониманию улыбка, от которой ювелир внезапно почувствовал себя не в своей тарелке, а выстраданные, сокровенные признания прозвучали как будто даже… неуместно.

— Не казни и не мучай себя, Серафим, — чинно ответствовал призрак, не обращая внимание на смущение собеседника. — Рождаясь, души остаются вне Изначального, и это единственная причина всех скорбей мира. Возвращаясь же в лоно Творца, мы пребываем в состоянии чистой энергии, подобно миражам. Страсти, которые терзали дух во плоти, больше не властны над нами.

От образа веяло потрясающим душевным безмолвием: глаза, невозмутимые, безучастные, ужасающие, смотрели прямо в душу, словно весь он был из прозрачного стекла.

— Во плоти можно только искать, но находить — лишь в духе, — пояснило видение, помолчав немного, но так и не дождавшись ответа собеседника — тот был слишком подавлен. — Разлука с тобой не разбила мне сердце — я соединилась с чем-то большим, чем ты. Это не должно печалить тебя. Всякие эмоции, всякие эгоистические привязанности конечны: их сменит бесконечность. Бесконечность омоет усталые сердца живою водой блаженства, и всякие страсти станут просто словами, ведь страсти — лишь суррогат любви, которую от рождения желаем обрести мы все. Спасибо, что освободил мою душу из долгого драконьего плена. Я растворилась в покое пустоты, которая не имеет начала и не имеет конца. Я равно полюбила жизнь и смерть. И теперь я одинаково ценю каждого человека или животное, цветок или даже камень, как проявление Творения. Ты должен радоваться за меня, живущий.

Фантом говорил и говорил, и тени сотен чужих голосов мельтешили в воздухе вокруг него, будто рой гудящих пчел над истекающим нектаром цветком.