Драконий берег

– Магия есть по сути способность оперировать живой энергией мира. – Майкл сел на стол и руки сунул под мышки. – Врожденная. У кого-то эта способность выше, у кого-то ниже. У кого-то она находится в зачаточном состоянии или отсутствует вовсе. Есть предположение, что в прошлые времена способностями обладали многие люди. Во всяком случае, и в Древней Греции, и в Риме, и в иных древних империях, о которых нам известно, одаренность считали благословением богов.

Милдред опустилась на край стула и слегка поморщилась.

Спина? Или ноги? Вот упрямая женщина. Нет, женщин вообще понять сложно. Та же Милли постоянно жаловалась, что от косметики у нее глаза чешутся, но все равно продолжала краситься.

Зачем?

Лука как ни пытался, а разницы особой не усмотрел. Впрочем, может, это только он такой ненаблюдательный, а во всех этих мучениях имеется скрытый смысл.

– Позже, с ростом популярности христианства, концепция несколько изменилась. И одаренность стала синонимом одержимости. Что, в свою очередь, привело к значительному уменьшению количества одаренных. Были утрачены многие знания…

А ведь и шериф слушает.

Стал в уголочке и не шевелится. Хороший охотник. Умеет притворяться незаметным. Тоже дар своего рода. А взгляд внимательный, цепкий.

– Следует понимать, что эволюция магических способностей шла разными путями. Сейчас массово исследуют возможности аборигенов Африки. Правда, там тоже осталось не так много одаренных. Их истребляли в первую очередь, когда поняли, что один обиженный шаман способен свести с ума целый город… взять хотя бы историю с потерянным островом.

– Покороче, – Лука поскреб щеку. Маги все отличались какой-то ненормальной говорливостью. И главное, их хотелось слушать.

Милдред вон слушала.

– Покороче… в настоящее время известны несколько основных эволюционных ветвей магии. Европейская, из которой некоторые выделяют русскую, обладающую рядом специфических черт. Азиатская… весьма неоднородная группа. Африканская. Северо– и южноамериканская… относительно последней несколько десятилетий ведутся споры, следует ли разделять магию ацтеков и майя или все же считать их вариантами одного типа ритуальной магии. В Европе ритуалы используются крайне редко. Наша магия – это прежде всего внутренний контроль над разумом, а уже после – вспомогательные элементы. В Азии наоборот, там на первом месте стоят именно вещи. Камни драгоценные и полудрагоценные. Части животных, в том числе и драконов.

Дракон на стене тоже имелся.

И страшным не выглядел, скорее задумчивым. Он смотрел сверху вниз на девушку, которой вздумалось присесть, опираясь на кожистое его крыло.

– Драконы по сути своей являются материальным воплощением магической энергии. Да, все животные в той или иной мере способны накапливать силу…

У дракона темная чешуя.

И длинная шея. Хвост тоже длинный и лежит полукругом, заслоняя ноги ненормальной… надо полагать, та самая девица-егерь, которая приходилась покойнику сестрой.

– Некогда в мире обитало куда больше магических зверей. Мантикоры и единороги, способные пронзить пространство. Гарпии.

Будто сказку рассказывает.

И слушают все, очарованные. Вон Милдред чуть наклонилась, не замечая насмешливого взгляда. И предвкушения в нем.

– Стеллеровы русалки… условно разумные, кстати. Но истребленные переселенцами, как были истреблены и другие. Кто-то из-за страха, кто-то из жадности. А кто-то просто потому, что люди меняют мир. И мест силы, в которых могут обитать существа, по сути, частью силы являющиеся, остается все меньше. Как и самой магии… – это было сказано с грустью. – Мы убиваем себя. Это данность, которую давно приняли и осознали. Да, пытаются изменить, но… медленно. Однако дело в том, что в местах, где обитают магические звери, само поле нестабильно. Мир более жив, чем где бы то ни было, и наш убийца это знает. Живая сила меняет не только пространство. Она искажает следы. Она переворачивает все наизнанку…

Драконы, значит.

Что ж… если понадобится, Лука лично допросит каждого жителя этого сраного городка. И сам городок перетряхнет.

– Я одного не понял, – сказал он нарочито грубо. – Агент ваш где?

Глава 27

Томас шел по дороге, прислушиваясь к тишине. Относительной.

В жухлой траве стрекотали кузнечики. Где-то неподалеку чирикала птаха. И в ветвях деревьев остались еще листья. Ненадолго.

Осень приходит на побережье с моря, он помнил. Она приносит студеный ветер и лед, что не просто покрывает песок, он пропитывает его на дюйм или два, и дороги становятся скользкими. Их посыпают песком, но ветер приносит дождь и морскую воду, пропитывая этот самый песок, а после примораживая к дороге.

В предпоследний год мамаша сломала руку и разозлилась отчего-то на Томаса, который должен был сходить в лавку за мукой, а вместо этого сбежал. К приятелям.

Она злилась долго, надуваясь обидой, становясь огромной, больше себя обычной, и раздражительной. И эта ее обида заставляла Томаса чувствовать себя виноватым.

Впрочем, поротая задница чувства вины убавила.