Драконовы кончары (Smocze koncerze)

Повсюду поднялись облака пыли от рушащихся зданий. Ряды пехоты остановились и начали отступать с бомбардируемой территории. Аркебузиры и драгуны палили из своего оружия, равно как и расположившиеся по-соседски янычары, но для полусотни угловатых летающих транспортников их огонь был совершенно безвреден. Молодые люди присматривались к этому всем в молчании, кусая губы от напряжения. Если первое наступление не удастся, ничего хорошего это обещать не могло.

Но тут турецкие подразделения подтянули ракетную артиллерию, и один за другим в небо выстрелили удлиненные снаряды, таща за собой огненные хвосты. Значительная их часть даже не приблизилась к целям, они упали где-то в городе или разорвались в воздухе, но когда первая ракета снесла первый транспортный корабль, по Стамбулу прокатился рев триумфа. Через минуту взорвалось второе воздушное судно, третье зашаталось и перевалилось на бок, высыпая изнутри воинов вторжения, после чего с грохотом упало на землю.

В это же самое время, на польской стороне фронта, к обстреливаемым позициям галопом поскакали две гусарские хоругви, вооруженные драконовыми кончарами. Гусары вместо копий держали под мышками нацеленные в небо стальные трубы с грушеобразными головками снарядов. По сигналу трубы, в галопе, они выстрелили залп и развернулись по узкой дуге. Туча снарядов помчалась в небо, за один раз сбив дюжину летающих машин. Вновь над польскими отрядами раздался радостный клич.

В несколько минут весь воздушный флот чужих был сьит, а армии ворвались на укрепления, защищаемые пешими участниками вторжения. Молодые люди видели только лишь вспышки, слышали вопли и неустанную пальбу мушкетов и пистолетов. За последующие несколько минут несколько десятков тысяч вооруженных солдат вторглось в Стамбул, сминая своей массой отступающих чужих и одержимых.

- Ну, и чего это вы стоите и пялитесь, словно сорока на голую косточку? – рявкнул на юношей пан Михал, появившийся непонятно откуда. – На коней, едем!

- В атаку? – обрадовался Тадеуш.

- Не так быстро, день еще молодой, - усмехнулся ротмистр. – Сначала кое-что необходимо уладить.

Он вскочил на коня и хорошенько устроился в седле.

- Пан ротмистр, но поглядите! Спахи уже пошли за пехотой и уже исчезли в городе, а вон там – это же, кажется, сам султан в окружении гвардии и всего Дивана! Все едут в Стамбул, одни только мы остаемся! – горячился Енджей.

- Мы и отряды гетмана Паца, - признал пан Михал. – И вот мы как раз отправляемся устроить со всем этим порядок. Король не желает иметь их у себя за спиной. Вызывайте трубача, пускай играет сигнал. Хоругвь отправляется, чтобы поговорить с его милостью Пацем.

ª ª ª

Ясмина-Мустафа сунул в рот сушеный финик, второй рукой гладя Йитку по русым, мягким волосам. Девушка сидела у его ног, боясь хотя бы пошевелиться, потому что в нескольких шагах от нее распростиралась зияющая пустотой пропасть. Земля была где-то далеко-далеко, внизу, быть может, метрах в двухстах ниже жидища демиурга. Он приказал устроить его на одной из ветви кристаллизовавшейся Мультиличности. Здесь выстроили небольшой дворец из белого мрамора, взятого из Топкапи. Полы украшали самые лучшие персидские ковры, мягкие словно пух и цветастые, будто павлиньи хвосты. Со стен свисали золотые гобелены, под потолком покачивались мастерски изготовленные масляные лампы из серебра, запитываемые плазменными батареями. Плечи Мустафы покрывала шкура белого льва, на голове у него был шелковый тюрбан, украшенный рубином величиной с кулак. Йитка являлась очередным элементом меблировки, опять же, такой, к которому можно было обратиться, и который иногда даже отвечал.

Девушку одели в прозрачные одеяния, раньше принадлежащие султанской фаворитке, в котором та чувствовала себя хуже, чем если бы была совершенно голой. К тому же от холода она вся посинела и щелкала зубами, потому что на этой высоте дуло, словно на горной вершине. Полностью она не потеряла сил только лишь потому, что могла подойти к обеспечивающему освещение и испускающему тепло генератору мощности. Йитке разрешили перемещаться совершенно свободно, но только лишь на расстояние, которое ей позволяла золотая цепочка, закрепленная на кольце над ее правой щиколоткой. Ну совершенно, словно бы кто-то опасался, что она может сбежать. Это куда же, и каким образом? Так что цепь была очередным украшением и символом ее рабского статуса.