– На, выпей, – Герта протянула ему плоскую фляжку синего стекла, – это тебя подбодрит.
Жуга отстранённо выдернул пробку, выцедил из горлышка сквозь зубы холодную терпкую сладость, коротко глотнул и закашлялся. Посмотрел фляжку на просвет. Жидкость внутри была густой и маслянистой.
– Что это?
– Ликёр. Шартрез.
Мир вокруг казался каким-то зыбким и ненастоящим. В голове звенело. Жуга на мгновение закрыл глаза и сжал в руке бутылку, словно гладкость плоского стекла была способна вновь вернуть его в реальность. Помедлил, отхлебнул ещё, прочувствовал, как растекается в желудке вымороженный бенедиктинцами сладковатый жидкий огонь, и с одобрительным кивком вернул бутылку Герте.
– Крепкая штука. Я раньше только слышал о нём. Нету ничего перекусить? Только не надо колбасы, я на неё уже смотреть не могу.
– Съешь изюму.
Изюм додумался захватить всё тот же Яльмар – варяг любил сладкое как мальчишка, хотя и знал меру. Спутники Яльмара за глаза посмеивались над этой его причудой. Жуга, в отличие от других, воспринимал эту его слабость более спокойно. Не было особой разницы – изюм ли, сладкий хворост, любекские марципаны, брабантские вафли или простецкие пончики и гугельхупы, которые пекла Агата – Яльмар никогда не упускал возможности хоть как-то разнообразить пиво и простецкую еду. Жуга с благодарностью принял горсть разбухших в кипятке сушёных ягод и принялся жевать.
Гертруда отвернулась к морю, нерешительно покусывая губы. Травник искоса бросил взгляд на её лицо. «Когда же она успевает бриться?» – некстати вдруг подумалось ему.
– Жуга, послушай, – нерешительно начала та. – Я хочу сказать… Не губи свою жизнь из-за потерянной любви. Не надо.
– Боже, Герта, и ты туда же!.. – корабль качнуло, Жуга вцепился в поручни. – Да не при чём тут это. Просто не могу я жить как ты. И вся эта учёба… Ну её на хрен, такую учёбу. При чём тут какие-то ограничения, когда корабль вот-вот утонет? Да пусть у меня после вся башка будет в дырках, но…
– Я боюсь. Понимаешь? Я боюсь. За тебя. Разве этому я тебя учила? Надо же хоть немного думать!
– А я и думал. Ровно полминуты, как ты говорила.
– Ты убиваешь себя!
– А вам откуда знать, хочу ли я уцелеть? – огрызнулся тот и умолк. Посмотрел на море. – Как странно… Надо же – успокоилось.
Моряки гребли устало и размеренно. Вильям, завидя травника, махнул рукой. Бард обзавёлся волосатыми штанами, курткой и изо всех сил старался походить на викинга. Яльмар ободряюще кивнул, но от весла не оторвался.
– Мне нужна твоя помощь, – сказала Гертруда.
– Что? – травник обернулся. – Помощь? Ты с ума сошла. Если я и могу чем помочь, так это полежать с кем-нибудь за компанию… Что стряслось?
– Ларс умирает.
Поддерживаемый Гертой, травник перебрался к раненым. Обнаружил попутно, что опять напоминает о себе когда-то раненое колено. Присел у Ларса в изголовье, приподнял ему веки, осмотрел зрачки. Пощупал пульс. Нахмурился. Швед и в самом деле был плох. Не помогли ни руны, ни заклятия, ни целебные травы. Дыханье раненого было сбивчивым, на губах пузырилась пена.
– Сама не пробовала?
– Пробовала. Плохо. Я заживлю две раны, он умрёт от трёх других. Надо что-то делать.
– Да, надо что-то делать, – он уселся поудобнее. – Начинай. Но только чтоб я слышал.
– Ты что задумал?
– Начинай, я подхвачу.
– Жуга, тебе нельзя… Сейчас… Я думала…
– Послушай, Герта, – медленно сказал Жуга. – Не время рассуждать, о чём ты думала. Я не возьмусь лечить те «три другие раны», я ни хрена не знаю, что там лопнуло внутри. Но знаю, что он сдохнет, если будем попусту трепаться.
– Но я…
– Начинай!
Герта опустила глаза, потом сосредоточилась и вполголоса зашептала, медленно подбирая слова. Травник вслушивался, изредка вставляя слово-другое, потом зашептал вместе с ней, но сразу же остановился и прислушался.
– Нет, так нельзя, – сказал он. – Кровь сочится. Смени ритм. Говори, как качает волна, держи сердцебиение… Да, вот так. Сейчас я сдвину это ребро.
Сеть заклинаний медленно опутывала спящего. Шептали оба, словно песню на два голоса. Колдовским зрением даже днём был виден свет, затеплившийся в ранах викинга и где-то глубоко внутри. Тил с интересом наблюдал за их действиями, но не вмешивался. Молчал. Жуга отметил про себя, что тот, похоже, тоже всё прекрасно видит.
– Не получается, – Гертруда вновь откинулась назад. Перевела дыхание, встряхнула руками.
– Не останавливайся.
– Без толку. Оставь его, ты же видишь: ему не хватит сил.
– Возьмёт у нас.
– Ты слишком слаб, да и я тоже. Нам его не удержать.
– Яд и пламя, ты права… Здесь нужен кто-нибудь ещё. Тил! А, чёрт…
– Он умирает.
– Вижу! Тил, сосредоточься… Чёрт, не так резко! Что ты делаешь?!
– Держу…
– С ума сошёл? Ты его задушишь. Не лезь ему в башку, ты не удержишь! Нет, так нельзя, так мы его погубим… Яд и пламя, если б можно было на кого-то это перевесить! На кого-то, кто бы смог почувствовать это, быть рядом…
– Опомнись! Чтобы научиться чувствовать такое, надо полжизни с ним прожить.
Оба вдруг умолкли и посмотрели друг на друга.
– Магнус, – выдохнул Жуга. – Гертруда, Магнус! Они же близнецы!
Герта нерешительно кивнула.
– Может подействовать.