Я с яростью набросилась на комок теста, представляя себе, будто это голова Капитана; я награждала злобными тумаками появлявшиеся в нем «глаза» или «рот». Навлекла на них позор — молчать, затыкала я «рот». Я ему больше не дочь — за эти слова еще удар. Его дочь? Я принадлежала самой себе; я не была его вещью. Если я кому-то и обязана была повиноваться, так это Клепперу; ему принадлежало больше моего тела и души, чем отцу, — то, о чем отец не желал знать. Я была женой Клеппера во всем, кроме имени; часть его плавала внутри меня, медленно росла, готовя им еще больший позор…
Шлепок, вмятина — и я выбросила из головы мысли об этом. Редди рассказывала свою очередную историю, чтобы Амбер и Роупер не болтали за шитьем, — эта была о рыбачке и короле, и я тоже начала слушать, чтобы не думать о будущем, чтобы отвлечься от своих тревог и страхов. И вскоре меня захватила история бедной девушки: как надменно она вела себя с королем и как ей повезло, что он не повесил ее за это! Вдруг в дверях показался Капитан — сплошные кожаные доспехи и ярость. Он даже не снял шлема, потому что зашел в дом всего на минуту.
— Пошли со мной, — велел он. — Я тебе кое-что покажу. — Он набросился на меня так стремительно, что я не успела увернуться. Он схватил меня за руку, оторвал меня от моего занятия и вытолкал за дверь, не дав мне времени отмыть руки, облепленные тестом и мукой. — Я покажу тебе, что бывает с девками, которые не делают, что им приказано.
Редди привстала, Амбер и Роупер повернулись ко мне, словно близнецы, но я знала, что они не помогут, просто будут смотреть, открыв рты. Они никогда не спорили с ним, не задавали вопросов. Они не собирались меня спасать. Мы оказались на залитой солнцем улице, я — как была, в переднике, в муке. Я стряхнула руку отца, но он снова поймал меня за локоть, грубо, чтобы все видели, что он мой хозяин.
— Эта женщина, — пробормотал он таким тоном, словно родиться женщиной уже являлось преступлением. — Она поклоняется деревянным святым — ты их видела. Она простирается ниц перед этими чучелами. Одного этого достаточно для того, чтобы ее бросили в темницу.
По закону этим людям разрешалось следовать своим верованиям, их не трогали. Несмотря на то что наши боги, боги Аквилинов, были богаче и могущественнее — их истории и родословные были подробно записаны и изображены на стенах для тех, кто не умел читать, а вере в наших богов учили в церкви и школе, — поклонников святых не преследовали, им позволяли строить свои храмы, бормотать свои молитвы. Мы только смеялись над ними.
— Она была одной из нас, из верующей семьи, но нянька вложила ей в голову бредни о святых, совратила ее с пути истинного.
Ах вот какова причина его злобы!
— Ее накажут за это? — спросила я; я не знала, что говорил закон насчет наших людей, перешедших в веру святых, но не думала, что это является серьезным преступлением.