Дракула

– Вы помогали ухаживать за умирающей Люси. Позвольте мне услышать, как она умерла; я буду очень благодарна. Она была мне очень, очень дорога.

К моему удивлению, он отвечал, лицо его выражало ужас:

– Рассказать вам о ее смерти? Ни за что на свете!

– Почему же? – спросила я, ибо меня стало охватывать какое-то жуткое, ужасное чувство.

Он опять замолчал, и я видела, что он старался придумать предлог. Наконец он пробормотал:

– Видите ли, я затрудняюсь выбрать какое-нибудь определенное место из дневника.

В то время как он это говорил, его осенила мысль, и он сказал с неосознанным простодушием, изменившимся голосом и с детской наивностью:

– Это совершенная правда, клянусь честью.

Я не могла сдержать улыбку, на которую он ответил гримасой.

– Представьте себе, хотя я уже много месяцев веду дневник, мне никогда не приходило в голову, как найти какое-нибудь определенное место в том случае, если бы мне захотелось его просмотреть.

К концу этой фразы я окончательно решилась, уверенная в том, что дневник врача, лечившего Люси, может многое прибавить к нашим сведениям о том ужасном существе, и я смело сказала:

– В таком случае, д-р Сьюард, лучше разрешите мне переписать его на пишущей машинке.

Он побледнел, как мертвец, и почти закричал:

– Нет! Нет! Нет! Ни за что на свете я не дал бы вам узнать эту ужасную историю!

Тогда я почувствовала, что меня охватывает ужас: значит, мое предчувствие оказалось верным!

Я задумалась и машинально переводила глаза с одного предмета на другой, бессознательно ища какой-нибудь благовидный предлог, чтобы дать ему понять, что я догадываюсь, в чем дело. Вдруг мои глаза остановились на огромной кипе бумаг, напечатанных на пишущей машинке, лежавшей на столе. Его глаза встретили мой взгляд и бессознательно последовали в том же направлении. Увидав пакет, он понял мое намерение.

– Вы не знаете меня, – сказала я, – но, когда вы прочтете эти бумаги – мой собственный дневник и дневник моего мужа, который я переписала, – вы узнаете меня лучше. Я не утаила ни единой мысли своего сердца, но, конечно, вы меня еще не знаете – пока; и я не вправе рассчитывать на такую же степень вашего доверия.

Он, несомненно, благородный человек. Несчастная Люси была права.

Он встал, открыл дверцу шкафа, в котором были расставлены в определенном порядке полые металлические цилиндры, покрытые темным воском, и сказал:

– Вы совершенно правы: я не доверял вам, потому что не знал вас. Но теперь я вас знаю. И позвольте сказать, я должен был бы знать вас с давних пор. Я знаю, что Люси говорила вам обо мне, также она говорила и мне о вас. Позвольте мне искупить свой невежливый поступок. Возьмите эти валики и прослушайте их. Первые шесть штук относятся лично ко мне, и, если они не ужаснут вас, тогда вы меня узнаете ближе. К тому времени будет готов обед. Между тем я перечитаю некоторые из этих документов и смогу лучше понять некоторые вещи.

Он сам отнес фонограф в мою гостиную и завел его. Теперь я узнаю что-нибудь приятное, потому что он познакомит меня с другой стороной любовного эпизода, одну сторону которого я уже знаю…

Дневник д-ра Сьюарда

29 сентября.

Я был так поглощен удивительными дневниками Джонатана Харкера и его жены, что не замечал времени. Миссис Харкер не спустилась вниз, когда горничная позвала к обеду, и я сказал:

– Она, наверное, устала: пусть обед подождет еще час.

И я вернулся к своей работе.

Как раз когда я кончил чтение дневника, вошла миссис Харкер. Она была прелестна, но очень печальна, и в ее глазах стояли слезы. Это меня глубоко тронуло. Видит Бог, у меня самого были причины для слез, но мне не дано облегчать душу слезами; и теперь вид ее прекрасных, блестевших влагой глаз поразил меня в самое сердце.

– Я чрезвычайно боюсь, что огорчил вас, – сказал я возможно мягче.

– О нет, не огорчили, – ответила она, – но ваше горе бесконечно меня тронуло. Это удивительная машина, но она до жестокости правдива. Она передала мне мучения вашего сердца с болезненной точностью. Никто не должен больше услышать их повторение! Видите, я старалась быть полезной; я переписала слова на пишущей машинке, и никому больше не придется подслушивать биение вашего сердца, как сделала это я.

– Никому не нужно больше знать об этом, и никто не узнает, – сказал я мягким голосом.

Она положила свою руку на мою и сказала очень серьезно:

– Ах да, но ведь они же должны!

– Должны? Почему? – спросил я.