Дракула

Позднее. Был и ушел. Какая необычная встреча, у меня голова идет кругом! Я как во сне. Реально ли все это… или хотя бы часть? Если бы я не читала раньше дневник Джонатана, ни за что бы не поверила, что такое возможно. Бедный, бедный, милый Джонатан! Сколько же он пережил! Господи, не допусти этого вновь! Постараюсь уберечь его. Впрочем, если его преследуют сомнения и он наконец узнает, что глаза и уши его не обманывали, что все — правда, может быть, ему станет легче. Я догадывалась, что профессор Ван Хелсинг очень хороший и умный человек, раз он друг Артура и доктора Сьюворда и они сочли необходимым пригласить его из Голландии для лечения Люси. Но теперь я и сама убедилась, что он действительно хороший, добрый, благородный человек. Завтра он придет снова, посоветуюсь с ним насчет Джонатана; бог даст, и все эти тревоги наконец кончатся. Когда-то я думала, что буду вести дневник по принципу интервью. Друг Джонатана из «Эксетерских новостей» говорил ему, что для интервью главное — память, нужно уметь точно воспроизвести почти каждое слово, даже если потом слегка и отредактируешь текст. По-моему, нашу встречу с профессором можно было бы оформить как замечательное интервью, попытаюсь привести состоявшийся между нами диалог дословно.

В половине третьего раздался стук в дверь. Мэри доложила, что пришел профессор Ван Хелсинг. Я поздоровалась с ним.

Он среднего роста, крепкого сложения, широкоплечий. Производит впечатление человека умного, властного, волевого. Лицо чисто выбритое, с массивным квадратным подбородком, большим, решительным, подвижным ртом, довольно крупным прямым носом, густыми бровями, широким и благородным покатым лбом. Рыжеватые волосы зачесаны назад, широко поставленные большие темно-синие глаза очень выразительны, и взгляд то ласков, то суров.

— Миссис Харкер?

Я кивнула.

— Бывшая мисс Мина Меррей?

Я снова кивнула.

— Я пришел к Мине Меррей, подруге Люси Вестенра. Собственно, из-за нее я и пришел.

— Сэр, — сказала я, — для меня нет лучшей рекомендации, чем то, что вы были другом Люси, — и протянула ему руку.

Профессор взял ее и очень мягко заверил:

— О мадам Мина, я не сомневался, что у этой бедной милой девушки замечательная подруга, но реальность превосходит ожидания… — И он учтиво поклонился.

Я спросила, зачем он хотел меня видеть, и профессор сразу приступил к делу:

— Я прочел ваши письма к мисс Люси, и мне захотелось кое-что уточнить. Знаю, вы были с нею в Уитби. Она время от времени вела дневник — не удивляйтесь. После вашего отъезда она начала вести дневник, последовав вашему примеру. Среди прочего она пишет в нем о своей лунатической прогулке и о том, как вы спасли ее. Я обращаюсь к вам с просьбой не отказать мне в любезности и поведать о том, что помните.

— Думаю, доктор, я смогу рассказать вам все.

— Ах вот как! У вас прекрасная память на факты и детали? Это не так часто встречается у молодых дам.

— Нет, доктор, просто я все записала тогда. Могу, если хотите, показать вам.

— О мадам Мина, буду очень признателен, вы окажете мне большую услугу.

Я не устояла перед соблазном слегка озадачить его — это, наверное, чисто женское свойство — и подала ему стенографический дневник.

Он благодарно поклонился:

— Вы позволите мне прочесть его?

— Если желаете, — ответила я притворно-застенчиво.

Профессор открыл дневник — и лицо его изменилось. Он встал и вновь поклонился:

— О, какая вы умница! Я знал, что Джонатан — образованный человек; оказывается, у его жены те же достоинства. Но не будете ли вы так любезны помочь мне расшифровать его? Увы! Я не владею стенографией.

Тут я поняла, что на этом вся моя шутка и кончается; мне стало неловко, я достала из рабочей корзинки перепечатанный на машинке экземпляр.

— Простите, я нечаянно перепутала. Я еще раньше думала о том, что вам, может быть, захочется расспросить о бедной Люси, а времени у вас мало, — вот я и напечатала все на машинке.

— Как вы добры, — сказал он, и глаза его просветлели. — Не позволите ли вы мне прочесть его сразу? У меня могут возникнуть вопросы по ходу чтения.

— Конечно. Пожалуйста, читайте, а я пока распоряжусь насчет ланча, за которым вы сможете задать мне вопросы.

Ван Хелсинг поклонился и, устроившись в кресле спиной к свету, углубился в чтение. Я же вышла — главным образом для того, чтобы не мешать ему. Когда я вернулась, он взволнованно ходил взад и вперед по комнате. Бросившись ко мне, он взял меня за руки.

— О, если б вы знали, чем я вам обязан! Эти записки — как луч солнца. Они все объясняют. Я ошеломлен, ослеплен — столько света! Хотя там, дальше, и собираются тучи. Но вам этого не видно. Ах, как я благодарен вам, какая же вы умница! Сударыня, если когда-нибудь Абрахам Ван Хелсинг сможет быть чем-то полезен вам или членам вашей семьи, надеюсь, вы дадите мне знать. Сочту за удовольствие помочь вам как друг. Сделаю для вас все, что в моих силах. Есть люди темные и светлые, вы излучаете свет. И жизнь ваша будет светлой и счастливой, а ваш муж будет счастлив — благодаря вам.

— Но, профессор, вы переоцениваете меня — ведь вы меня не знаете.