Драма одаренного ребенка и поиск собственного Я

«Я снова искренне старался построить на развалинах рухнувшей жизни некий „светлый мир“, снова жил одним-единственным желанием освободиться от темного и злого 6 себе и целиком пребывать в светлом, преклонив колена перед богами.» (курсив мой.– А.М.)7

.

В 1977 году в Цюрихе прошла выставка, посвященная творчеству Гессе. На ней я увидела картину, висевшую над кроватью маленького Германа. Справа был показан «путь истинный», полный терниев и страданий, которые вел прямо на небо. Слева путнику были уготованы всяческие радости, но зато эта дорога вела в ад. На пути к нему встречалось несколько трактиров. Вероятно, женщины того социального слоя хотели с помощью грозных предостережений удержать мужей и сыновей от посещения питейных заведений. Много внимания трактирам уделяется и в «Демиане». Это довольно странно хотя бы уже потому, что у Германа не было никакой потребности наведываться в трактир. Ему всего лишь хотелось вырваться из узких рамок навязанной ему родителями системы ценностных координат.

Любой ребенок создает для себя образ зла, исходя из возникших в атмосфере отчего дома запретов и страхов. Потребуется много времени и усилий для того, чтобы человек осознал, что нет поводов для обвинений себя в «пагубных пристрастиях» и не следует относить эти «пристрастия» за счет «низменных инстинктов». Это только вполне понятная латентная реакция на причиненные в детстве и так и не исцеленные душевные травмы. Но, в отличие от ребенка, взрослый человек способен выявить причины скрытой душевной болезни, избавиться от нее и даже извиниться перед посторонними людьми за бессознательно причиненные им обиды. В сущности, он должен сделать это не только ради них, но и ради себя. Ведь избавиться от мучающего с детства неосознанного чувства вины мы можем лишь в том случае, если не будем умножать груз ошибок и прегрешений.

Насколько Гессе боялся потерять родительскую «любовь» и насколько этот страх угрожал лишить Гессе подлинного Я, свидетельствует следующий фрагмент из «Демиана»:

«Но там, где мы выказывали любовь и уважение не по привычке а по собственной воле, там, где мы были учениками и друзьями по зову сердца,– там горек и ужасен тот миг, когда мы вдруг догадываемся, что главная струя нашего естества хочет увести нас от того, кого мы любили. Тогда каждая мысль, отвергающая прежнего друга и учителя, направляет свое ядовитое жало в наше собственное сердце, тогда каждый наш оборонительный урад попадает нам же в лицо. Тогда на ум тому, кто не сомневался в своей нравственности, приходит, клеймя его позором, слова «вероломство» и «неблагодарность», тогда испуганная душа боязливо бежит назад, в

милые долы добродетелей детства, и никак не может поверить, что и этот разлом должен произойти, что и эта связь должна быть оборвана»8.

А в «Душе ребенка» прямо сказано: «Если бы мне надо было свести все это мучительное противоборство чувств к какому-то главному ощущению и определить его каким-то одним названием, то я не нашел бы другого слова, как „страх“. Страх, страх и неуверенность – вот что испытывал я во все эти часы отравленного детского счастья: страх перед наказанием, страх перед собственной совестью, страх перед движениями моей души, на мой тогдашний взгляд запретными и преступными.»9

(курсив мой.– А.М.).

В «Душе ребенка» одиннадцатилетний мальчик, желая иметь рядом с собой какие-нибудь вещи, принадлежащие любимому отцу, крадет из его комнаты несколько винных ягод. Гессе с любовью и пониманием описывает ощущения своего героя. Он очень одинок, его мучают чувство вины, страх и отчаяние, на смену которым после обнаружения пропажи и установления личности совершившего «зловредное деяние» приходят чувства униженности и стыда. Художественная сила и выразительность текста наводят на мысль, что речь здесь идет о реальном событии. Это подтверждается записью в дневнике матери Гессе. 11 ноября 1889 года она отметила: «Выяснилось, что инжир украл Герман» (курсив мой.– А.М.).