Драматические сочинения и переводы Н. А. Полевого. Часть четвертая

Герцог, герцогиня, граф Оттон Шварцберг и другие.

Зильбер (герцогине). Само небо благословляет прибытие вашей светлости: после дождливой погоды настал такой прелестнейший день!

Герцог. Да, сегодня можно славно поохотиться. Надеюсь, что и вам, герцогиня, будет весело порыскать по полю?

Герцогиня. Я плохая наездница, но люблю смотреть на живое удовольствие охоты, и все, что нравится вашей светлости, нравится и мне.

Герцог (в сторону). Идиллия! (Шварцбергу.) А вы, граф, ведь с нами?

Шварцберг. Если только ваша светлость не прикажете мне остаться.

Герцог. Помилуйте, граф: вы такой опытный охотник, вы украшение нашей прогулки…

Вот г. Зондермана можем мы оставить в покое – он так занят теперь счетами…

Зондерман (тихо). Я погиб!

Герцог. Подивитесь, герцогиня, что даже граф Оттон едет с нами. Воля ваша, а уж этим мы вам обязаны.

Герцогиня. Мне?

Герцог. Вам именно: он не смеет ослушаться повелительницы всех сердец.

Оттон. Не знаю, ваша светлость, почему не изволите вы предполагать, что я хочу также отличиться удальством на охоте.

Фредерик. Прекрасно, граф! Так вы ничего не захотели бы сделать в угодность герцогине?

Оттон. Я готов жертвовать жизнию, чтобы только доказать…

Шперлинг. О граф! вы заставили бы тогда плакать многих, многих… не только во дворце, но и в бедных хижинах и на чердаках, какие находятся в улицах Черного Сокола!

Герцог (смеясь). Или, как бишь называют ту улицу, что идет от Эггерсдорфской заставы? Не помните ли вы, Шперлинг?

Шперлинг (улыбаясь). Как бишь… В ней еще такие красавицы булочница и пирожница{2}.

(Многие смеются.)

Допустим, что примечание, на которое мы указали выше, придумано не для того, чтоб придать побольше важности слабому, тщедушному созданию и прикрыть благовидным предлогом не совсем хорошо рекомендующееся литературное похищение; согласимся, что действительно не другое что-нибудь, а только желание увериться – можно ли из повести сделать драму – заставило г. Полевого заимствовать содержание драмы «Смерть или честь» из повести. Но вот вопрос: что заставило г. Полевого заимствовать содержание «Елены Глинской» у Шекспира и Вальтера Скотта? В чем увериться желал г. Полевой, пародируя «Макбета» и насильственно перетаскивая в свое сшивное произведение нисколько не подходящую к тогдашнему русскому быту сцену из «Кенильвортского замка»? Зачем также г. Полевой переделал свою «Мать-испанку» из романа Мейснера «Редкая мать», а «Парашу-сибирячку» из повести Местра «Молодая сибирячка», – словом, для чего сшил он все свои драматические представления и повести, исторические были и небылицы, анекдоты и сказки из чужих лоскутьев?.. Ради какого испытания, наконец, еще недавно, в последнем блистательнейшем творении своем, «Ломоносов», исказил г. Н. Полевой повесть брата своего, К. Полевого, и повторил в своей переделке гуртом все эффекты, которыми в продолжение нескольких лет озадачивал публику Александрийского театра поодиночке?.. Вопросы неразрешимые, на которые едва ли и сам г. Полевой возьмется отвечать удовлетворительно…