Дрэд, или Повесть о проклятом болоте. (Жизнь южных Штатов). После Дрэда

— Матушка говорила тебе? — сказал он наконец.

— Говорила, — сказала Анна.

Опять долгая пауза, во время неё Анна срывала зелёные листки вместе с сухими, не замечая, что портит растение.

— Анна, — сказал Клейтон, — мне бы хотелось, чтобы ты видела её.

— От Ливингстонов я слышала о ней, холодно отвечала Анна.

— Что же ты слышала? — торопливо спросил Клейтон.

— Не то, чего я могла желать, — не то, что я ожидала услышать о девушке, избранной тобою, Эдвард.

— Но, ради Бога, скажи же, что ты слышала; скажи, что свет говорит о ней.

— Изволь, я скажу. Свет говорит, что она капризная, своенравная девушка; что она кокетка; но всему, что я слышала, я думаю, что у ней нет прочных нравственных правил.

— Твои слова суровы, Анна.

— Правда вообще сурова, — отвечала Анна.

— Милая сестра, — сказал Клейтон, взяв её руку и посадив её на скамью, — разве ты потеряла всякую веру в меня?

— Кажется, ближе было бы к истине сказать, что ты потерял всякую веру в меня, — отвечала Анна. — Почему я последняя узнаю об этом? Почему я слышу об этом сначала от посторонних, от всех, кроме тебя? Я с тобою разве поступила бы так? Делала ли я когда что-нибудь такое, о чем бы не говорила тебе? Всё, всё, что бывало у меня на душе я говорила тебе.

— Так, это правда, милая моя Анна; но если б ты полюбила человека, чувствуя, что он мне не поправится? У тебя положительный характер, Анна, и это могло бы случиться. Разве поспешила бы ты сказать мне тотчас? И ты, быть может, стала бы выжидать, колебаться, откладывать, по той, по другой причине, со дня на день, и все труднее казалось бы тебе заговорить, чем дольше ты откладывала бы.

— Не знаю, — сказала с горечью Анна. — Я никогда никого не любила больше, чем тебя, и оттого-то мне жаль.

— И я никого не люблю больше, чем тебя, Анна. Любовь моя к тебе полна, как была, не уменьшилась. Ты увидишь, что во всем остаюсь предан тебе по прежнему. Моё сердце только раскрылось для другой любви, другой, совершенно иного рода. Потому самому, что она вовсе не похожа на мою любовь к тебе, она никогда не может повредить ей. И что, если бы ты, Анна, могла любить её, как часть меня самого...

— Я желала бы полюбить её, — сказала Анна, несколько смягчившись. — Но что я слышала, было так не в пользу её! Нет, она вовсе не такая девушка, какую, ждала я, выберешь ты, Эдвард. Хуже всего презираю я женщину, которая играет чувствами благородных людей.

— Но, мой друг, Нина не женщина, — она дитя, весёлое, прекрасное, неразвитое дитя, и я уверен, ты сама сказала бы о ней словами Попа:

If to her share some female errors fall,

Look in her face, und you forget them all.

" Коль есть в женщинах изъян,

То к забвенью вид их дан".

— Да, так, — сказала Анна, — я знаю, что все вы, мужчины, одинаковы: хорошенькое личико очарует каждого из вас. Я думала, что ты исключение, Эдвард; вижу, что и ты такой же.

— Но скажи, Анна, такими словами ободряется ли доверие? Пусть я очарован, я обворожён, ты не можешь образумить меня, если не будешь снисходительна. Говори, что хочешь, но дело все-таки в том, что мне была судьба полюбить этого ребёнка. Прежде, я старался полюбить других; мне встречались многие, не полюбить которых не было никакой причины: они были и лучше лицом и образованнее; но я смотрел на них и не ускорялся мой пульс. А эта девушка разбудила все во мне. Я не вижу в ней того, что видит свет; я вижу идеальный образ того, чем может она быть, чем, я уверен, будет она, когда её природа вполне пробудится и разовьётся.

— Ну, вот, так и есть, — сказала Анна. — Ты никогда ничего не видишь; то есть, ты видишь идеализацию, — что-то такое, что могло бы, должно бы быть, что было или будет, — в этом твой недостаток. Ты обыкновенную кокетливую пансионерку возводишь идеализацией до чего-то символического, высокого; ты наряжаешь её в твои собственные мечты, а потом поклоняешься ей.

— Пусть это так, милая Анна, — что ж из того? Ты говоришь, что я идеалист, а ты понимаешь действительность. Положим. Но ведь должен же я поступать по своей натуре, иначе жить нельзя. И ведь не каждую же девушку я могу идеализировать. В этом, кажется, и есть причина, почему я никогда не мог любить нескольких превосходных женщин, с которыми был хорошо знаком. Они вовсе не были таковы, чтоб их можно было идеализировать; в них не было ничего такого, что могла бы украсить моя фантазия; словом, в них недоставало именно того, что есть в Нине. Она похожа на один из этих маленьких игривых, сверкающих каскадов в Белых Горах, и атмосфера её благоприятна образованно радуги.

— И ты всегда будешь видеть её чрез эту атмосферу.

— Положим, сестра. Но других я не могу видеть в этих радужных цветах. Чем же ты недовольна во мне? Приятно видеть радужные переливы. Зачем же ты хочешь разочаровать меня, если я могу быть очарован.