Дрессированные сучки

Теперь все происходило помимо меня. Чувство такое же, как при дебюте, когда выходишь на сцену танцевать, все делаешь правильно, но душу не вкладываешь.

Я повернулась к Соне — она ведь единственная, кого я знаю в этой комнате, разве нет? — и сказала, с паническими нотками в голосе (мне даже не пришлось притворяться):

— Что бы тут у тебя ни было, но все это некстати, потому что она требует тебя — немедленно.

Потом, кивнув на Виктора, спросила небрежно:

— Клиент?

— Познакомься, Луиза, это Виктор. Я знаю кое-кого, кто будет очень рад его видеть!

Она не спускала с него глаз, опьяненная своей ядовитой ненавистью. Не зная, что сказать, я пожала плечами:

— Придется его здесь оставить, не тащить же с собой. Думаю, дело срочное, возникли проблемы, она только что звонила, сказала, ты что-то должна взять. Вторая пушка у тебя есть? Этого типа я постерегу, а ты давай двигай, время поджимает… Свяжем ублюдка, она потом его заберет.

Как только я сказала, что она нужна Королеве-Матери, Соня забыла о Викторе, кивнула мне, подзывая ближе.

— У меня нет другого ствола, возьми этот. Шевельнется — стреляй. Держи, сейчас решим…

Соня не спускала глаз с Виктора и оружие отдала мне только после того, как я встала рядом.

— …что с ним делать.

Больше она ничего сказать не успела — потому что я выстрелила, автоматическим жестом, развернувшись к ней всем корпусом — грудью, ногами, головой, подняла вытянутую руку и выстрелила в лицо. И увидела ее глаза, в которых плескалось недоумение — "что это она делает?", и дыру вместо носа. Она упала не сразу — сумела сделать несколько шагов ко мне. Я стояла совершенно неподвижно и могла бы простоять так целую вечность, спрашивая себя: "Я это сделала? Где это я?" Я точно помню, что на какое-то мгновение выпала из реальности, отключилась, зависла в невесомости. Мне понадобилось запредельное усилие, чтобы сконцентрироваться и восстановить ход событий с той минуты, когда я постучала в дверь, до секунды, когда выстрелила.

Виктор бросился к Соне, подхватил ее, толкнул, чтобы она упала на кровать, — лишний шум был ни к чему. Я не двигалась. Он вынул у меня из пальцев пистолет, положил подушку Соне на лицо и выпустил в нее еще три пули. Поднял, убедился, что от головы мало что осталось. Педантичный, четкий и ужасно деловой.

Выпрямившись, выругался:

— Черт, слишком много шума, как бы не явились…

Он с тревогой взглянул на дверь, отпихнул Сонин труп, чтобы вытащить из-под нее одеяла, прикрыл тело. Подушка сползла, и я не могла отвести глаз от ее лица, вернее сказать, от того, что от него осталось — кровавая масса с розовыми зубами. После четырех пуль в голову кровищи было — залейся.

Так, Соня — под одеялом, Виктор — у двери, прислушивается.

Он действовал очень хладнокровно, расчетливо.

— Ты знаешь, куда она ее положила?

— За решетку кондиционера, там, рядом с кроватью.

Я ответила ему бесцветным голосом, жалким, тихим и несчастным.

Успокоившись, Виктор вернулся к кровати, нашел глазами решетку, упал на колени, рванул изо всех сил и вытащил маленький, плоский квадратный пакетик.

Закрыл глаза, присвистнув от счастья.

Я находилась все в той же позиции, но еще не вернулась, по-настоящему — нет.

Наконец он посмотрел на меня:

— Ты виделась с Мирей?

— Пришла увидеться с тобой сегодня утром…

— Вот интересно — чем бы все закончилось, не заявись ты к ней… Поздравляю, ты была неподражаема… Хочешь долю от продажи?

Я посмотрела направо, налево, себе под ноги — не поворачивая головы. Не знаю, почему я так делала — но делала же, вращая глазами со страшной скоростью. Главным в тот момент было — не взглянуть на него.

Разве я не сделала все по высшему разряду, чтобы наша жизнь продолжалась как раньше?

Так почему же ВСЕ не так? Почему он не обнимет меня?

И я пустилась в объяснения, вращая глазами, как дебилка, вообразившая себя жирной мухой:

— Ты-не-должен-злиться-на-меня-за-то-что-я-вчера-сказала-что-не-знаю-Соню-и-могла…

— Это было хрен знает как важно для меня! И ты это знала. Ты не должна была ТАК со мной поступать. Не должна…

Я посмотрела на него, чтобы получить подтверждение услышанному: да, он все для себя решил. Далекий, враждебный. Чужой.

— Не бросай меня, умоляю, не бросай…

Как только эти гребаные слова вырвались у меня из глотки, я уже не могла остановиться и все повторяла и повторяла их.

А он все молчал и молчал со скучающим видом.

Потом наконец подошел. Я бросилась к нему на грудь, но его не было — он отсутствовал. Я точно это знала, потому что помнила, как все было, когда он меня на самом деле хотел.

Он снова повторил — таким тоном, будто это причиняло ему боль, но он был бессилен и ничего не мог изменить:

— Ты не должна была так со мной поступать.

Потом обнял меня за талию, отвел в ванную, поставил перед умывальником, взглянул на мое отражение в зеркале. Ладони скользнули на бедра, поцелуй в шею, глаза в глаза в зеркале…