Ван Чун отрицал наличие какого-либо особого «врожденного знания», позволяющего всегда делать правильные выводы. Способность хорошо ориентироваться в каких-либо проблемах объясняется либо ранним развитием интеллекта, либо особой сноровкой, но никак не наитием свыше, как часто думают: «Суждение на основе сноровки и навыков весьма походит на предсказания и предвидения. Простой народ не понимает этого и называет [таких людей] святыми и совершенномудрыми»[99]
. Различие между совершенномудрыми (мудрецами) и обычными людьми заключается в том, что первые стремятся к познанию и используют для этого органы чувств и разум, в то время как последние не делают этого. «Особый дар» предсказания будущих событий, по мнению Ван Чуна, не требует от человека исключительной проницательности. Для этого необходимы три условия: «обращать внимание на предвещающие признаки, принимать в расчет возможные последствия и делать выводы на основании сравнения сходных обстоятельств»[100]. Ван Чун давал материалистическое объяснение такого, например, феномена, как предчувствование бури и дождя птицами и насекомыми, утверждая, что оно связано с воздействием на них мельчайших частиц ветра и дождя.В основе научной методологии Ван Чуна лежало постоянное требование доказательств. Он отвергал готовые истины, в том числе и освященные учением совершенномудрых. Поиск правильного представления о предметах и явлениях означал для него детальное рассмотрение различных точек зрения. Истинное знание, часто говорил он, не может быть достигнуто, если не будут ставиться вопросы и разрешаться сомнения. По существу, его метод рассуждения напоминал сократический.
Нонконформизм Ван Чуна проявлялся и в его отношении к конфуцианскому учению. Называя самого себя конфуцианцем, признавая Конфуция совершенномудрым, он тем не менее нередко высказывал сомнение в правильности его суждений. И это тем более примечательно, что Ван Чун творил в период обожествления Конфуция. Однако, не веря ни в богов, ни в духов, Ван Чун рассматривал Конфуция только как человеческое существо. Аналогично он относился и к классическим книгам, утверждая, что в них имеются сомнительные пассажи и они поэтому не могут считаться надежными источниками, учитывая тем более их судьбу при династии Цинь. Мыслитель восставал против традиционно-схоластической интерпретации классиков, апологии прошлого.
Следует заметить, что во время жизни и деятельности Ван Чуна конфуцианцы все меньше внимания уделяли философским, теоретико-познавательным вопросам. Они все больше добивались расширения влияния своего учения на все области литературы, и прежде всего на литературу историческую, которой они придавали чрезвычайно важное значение. Красной линией через всю эту литературу — весьма увеличивающуюся количественно и систематизировавшуюся по степени важности на классическую и неклассическую — и группу комментариев к ним — еще конкретнее проходят догматические принципы чуньцюизма, заложенного Дун Чжуншу. Достойное в соответствии с духом конфуцианской этико-политической доктрины в ней описывается и восхваляется, а недостойное чернится или вовсе замалчивается, хотя бы оно в действительности представляло явление большой исторической значимости в жизни страны. И именно в это время Ван Чун выступил со своим сочинением «Критические рассуждения», где резко высказался против многих положений конфуцианства. Проповедовать идеи, носившие материалистический характер, в условиях господства религиозно-философского учения значило совершать в подлинном смысле этого слова научный подвиг. И не в содержании ли книги Ван Чуна объяснение того, что она не была известна в Китае вплоть до XI в. н. э.?
Подводя итоги рассмотрения взглядов Ван Чуна, его можно смело назвать замечательным для своего времени эрудитом. В «Критических рассуждениях» запечатлены многие идеологические явления ханьского периода, в результате чего этот трактат может считаться надежным первоисточником, ибо содержит весьма ценные сведения об учениях, идеях, взглядах как современных ему философов, так и предшественников.
Ван Чун был наиболее крупной фигурой в философии ханьского периода.
Представленные в антологии тексты, за небольшим исключением, впервые переводятся на русский язык. В 1969 г. в «Антологии мировой философии» были опубликованы отрывки из сочинений Дун Чжуншу и Ван Чуна в переводе М. Л. Титаренко, а в 1979 г. Л. Е. Померанцева в качестве приложения к своему исследованию о «Хуайнань-цзы» дала переводы ряда глав из этого трактата.
При переводе текстов, включенных в предлагаемую антологию, возникли немалые трудности в филологическом отношении. Они были связаны как с лаконичностью древнекитайского языка, так и с трудностью нахождения соответствующих эквивалентов в русском языке философским и научным понятиям. Поэтому переводчикам пришлось иногда прибегать, во-первых, к развернутой форме перевода и, во-вторых, к транскрибированию ряда понятий, давая соответствующие пояснения в примечаниях.