Древнерусские учения о пределах царской власти

5. Всемирно-историческое значение Руси

В конце XV и в начале XVI в. возникают в русской письменности учения о всемирно-историческом значении России. Главные памятники, в которых эти учения излагаются, суть «Повесть о новгородском белом клобуке» и послания старца Елеазарова монастыря Филофея[633]. Между «Повестью» и посланиями, несмотря на различие главной мысли, есть существенное сходство в том, что они вполне определенно говорят не о московском княжестве, а о единой и целой России, переносят на нее те идеи, которые раньше связывались с Византией и, соответственно этому, устанавливают ее значение во всемирной истории. Естественно возникает вопрос: не заключают ли в себе эти учения о всемирно-историческом значении России новых представлений о характере царской власти и о ее пределах, или же они опираются на старые представления?

«Повесть о белом клобуке» говорит о царской власти, вообще, очень немного. В ее философско-исторической теории царь остается как бы в тени. Ветхий Рим своей волей отпал от веры Христовой, в новом Риме, т. е. в Византии вера Христова погибла от насилия агарянского, и только на третьем Риме, «еже есть на руской земли

, благодать святого Духа воссия». Из Византии же «царьский венец дан бысть рускому царю», но какой властью вследствие этого пользуется или должен пользоваться русский царь, «Повесть» не говорит. Единственное, что можно из нее извлечь по этому вопросу, это брошенное мимоходом замечание об отношении царя к высшей духовной власти. «Повесть» рассказывает, как патриарху Филофею явился во сне папа Сильвестр и убеждал его отослать белый клобук в Новгород, сопровождая свои слова следующим пророчеством: «Вся святая предана будет от Бога велицей рустей земли во времена своя, и царя руского возвеличит Господь на многими языки, и подо властию их мнози царей будут от иноязычных, под властию их и патриаршеский чин от царствующего сего града такожде дан будет рустей земли во времена своя»

[634]. Отсюда можно заключить, что автор, хотя и занят тем, чтобы возвеличить епископский сан, все-таки является сторонником той идеи, что царская власть выше святительской. Он не только не дает патриарху никакой власти над царем и никакого права входить в государственные дела, но, наоборот, самого патриарха ставит в подчинение царю и, конечно, соединяет с этим и право царя, в тех или иных пределах, вмешиваться в дела церкви. Это – очень старое представление о границах царской власти, почти столь же старое, как и вся политическая литература в России. К сожалению, автор ограничивается только одним этим намеком и не развивает дальше своей мысли, так что мы остаемся в неведении, каковы именно в его представлении права царя в области церковного управления, и в чем выражается практически подчинение патриарха царю. Об этом мы можем только догадываться. Если доверять посланию, составляющему предисловие к «Повести», и признавать, что она написана для арх. Новгородского Геннадия, а может быть, и по его поручению близким к нему человеком, то не будет слишком смело предположить, что подчинение патриаршеского чина царю автор «Повести» понимает в духе тех отношений государства и церкви, какие считал правильными Геннадий и его партия[635]

.

Старец Филофей проводит в своих посланиях ту же историческую теорию, но развивает ее более подробно. Он также говорит о падении