Древняя Русь: наследие в слове. Бытие и быт

Их следовало развести на отдельные формы-словесные знаки. Обобщить родовые признаки, отчуждая их от конкретности словесного значения и от данности словесной формулы.

Так постепенно происходило обобщение представлений о быстроте и скорости. Отметим еще одну подробность: слово быстрота использует русский разговорный суффикс, а слово скорость — соотносимый с ним славянский. «Быстрота» для русского все еще в большой цене. «Скорость» — чужое достояние. Русский не спешит в суете земной: запрягает долго — но едет быстро

.

ПРОСТОЙ И ДОБРЫЙ

Герой, самоотверженно...

Подобных слов не было в древнерусском языке, уже само их звучание показывает, что эти слова составлены искусственно по образцу других или заимствованы, причем довольно поздно.

Героическая эпоха, насыщенная самоотверженными подвигами, не имела соответствующих обозначений. Не имела, потому что ничего героического не видели в своей деятельности ни воины, ни ремесленники, ни крестьяне. Слова, отчасти близкие по значению к столь возвышенным современным, такие как богатырь, уже были известны на Руси, но почти не употреблялись. Не надуманное, а действительное соборное сознание и мысли не допускает, что богатырствует разбойник князь или его надсмотрщик тиун, или вороватый боярин. В русском сознании богатырь тот, кто жизни не жалеет за народ, кто бескорыстен и честен, кто справедлив.

И высшей формой признания на Руси было: добрый человек.

Мы уже заметили по другим характеристикам, что добро представало как материальное воплощение блага, которое оставалось слишком возвышенным обозначением всего хорошего. В русском произношении именно бо́лого

выражало идею хорошего, самого лучшего, отличного. В «Слове о полку Игореве» не бологомъ — не к добру, а книжная форма благо не употребляется.

Долго так оставаться не могло, потому что слово Благо связано с обозначением Божественных сил и энергий, к простому человеку его отнести трудно. Благой

в русских говорах и теперь означает ‘дурной, плохой’, ‘злой, сварливый’, даже просто ‘сумасшедший’ (СРНГ, 2, с. 306-308).

Но и противоположное Благу Зло не слишком конкретно. Не всякое зло плохо, не все плохое — зло. Сопоставления, приведенные в «Толковом словаре» В. И. Даля, показывают близкое родство сразу многих слов, соотносимых с представлением о плохом. Зло — худое, лихое, плохое, противное, лютое, тяжкое, жестокое.

Добродушие русского человека простирается настолько далеко, что «злого человека» он напрямую видит лишь в том, кто истребляет близких своих. Вот только один пример. Далеко на краю земли, уже за Индией, «есть иная страна, в нейже суть люди, иже состарѣются отцы и матери их, и онѣ убиваютъ ихъ и, сваривъ, снедают, сотворяюще праздникъ. И аще кому в нихъ не случится ясти, и оне того зовут злым человеком» (Луцидарий, 48). Злой человек в изнаночном царстве — тот, кто не поедает своих родителей. Он «зол» (с точки зрения аборигенов), потому что не следует установленным обычаям поедать престарелых родителей. Зло не в факте поедания, а в приверженности нравам. Так нравственные и социальные критерии определения доброго и злого меняются местами, запутывая понимание дел.

Социальная иерархия отношений в феодальном обществе постепенно усложняла соотношение характеристик, словарь обогащался все новыми формулами противопоставлений, которые подстраивались под традиционную оппозицию добрый человек — простой человек. «Добрый человек» стал «состоятельным человеком», у которого много «добра». Изменилось и представление о простом.

Простой — целомудренно чистый и потому доверчиво открытый; он свободен в проявлении своих чувств. «Просто рещи» — сказать прямо, без утайки (Игум. Даниил, 96), «просто стоять» — стоять прямо (Амартол, 207). Семантический синкретизм корня усложняет определение смысла, особенно в устойчивых формулах речи, которые проходят через столетия без видимых изменений. К таким выражениям относятся, например, «съпроста рещи» или «простъ человѣкъ».