Древние чары и Синдбад

– О нет, бессильный старик. Зачем мне быть подмастерьем у какого-то глупого кузнеца, пусть он даже и мой родной отец? Зачем запирать себя в четырех стенах с клокочущим горном посредине, если мне открыт весь мир?

Почтенный Саддам поднял на юношу удивленный взгляд. «Должно быть, – подумал он, – я слишком давно живу на свете, чтобы понимать, что движет юными умами. Должно быть, моя мудрость и впрямь истончилась, как бумага, и прорвалась во многих местах, явив миру лишь отрепья глупости…»

– Я стану магом, мой глупый учитель. Я умею уже так много, что смогу этим ремеслом добыть себе и кров, и пропитание. Отцу, конечно, будет неприятно узнать, что я не считаю его ремесло своим, но… Но, думаю, он раньше или позже меня поймет. В этом унылом городке мне тесно и душно. А свобода, которую я избрал, станет для меня законной наградой за все годы, которые провел я в этих пыльных комнатах.

Саддам мог бы многое сказать и о свободе бродяги, и о глупости мага-полузнайки, и о том, каких бед может натворить с юным человеком решение, принятое второпях… Но он, почтенный учитель, промолчал. И сейчас я горько сожалею о том, что этому его молчанию придал совсем иное значение.

Молчал Саддам, разглядывая спину удалявшегося ученика, молчал, когда тот скрылся за поворотом улицы, молчал и тогда, когда собирал книги, разложенные в беседке для сегодняшнего урока. Урока, который немало дал бы магу и врагу Царицы змей, но оказался ненужным для бродячего фокусника, в которого превратился я, глупый Хасиб, всего за один миг.

Свиток двадцать третий

– Вот таким был мой наставник! Вот что мучит меня в этой жизни!

Хасиб наконец закончил свой рассказ.

– Аллах великий, мальчик!.. – Добрая Заидат опять утерла слезы, уж в который раз за сегодняшний день.

– Не надо плакать, почтенная! Это просто жизнь человеческая со всеми ее достоинствами и недостатками.

Хасиб поднялся.

– Скоро полночь, мой уважаемый хозяин. Я утомился, да и ты валишься с ног. Увы, я не смог развеять твоей печали, однако, думаю, подал тебе надежду, пусть и слабую. Если ты все же решишься прибегнуть к моей помощи – оставь калитку распахнутой, и мы пополудни придем к тебе в дом. Я попрошу, чтобы старуха Кара помогла мне. Она гадалка, что, должно быть, рассмешит тебя, но видела в этой жизни столько чудес, что, полагаю, поможет раскрыть нам всем глаза на твою тайну. А теперь прощай! И надейся – ибо миром правит надежда, а вовсе не сонм свирепых властителей.

Синдбад ответил на поклон Хасиба. Нельзя сказать, что его боль утихла – тут циркач оказался прав. Однако боль эта перестала мучить юношу, как ноющий зуб: она становилась привычной. Так привычной становится долгая, затяжная болезнь близкого человека, с которой надо бороться изо всех сил, не впадая в уныние. И лишь потом, когда беда уйдет, можно будет сему унынию предаться… ну, или забыть о нем, возрадовавшись здоровью каждого, кто дорог тебе под этим небом.

Нельзя сказать, что ночь для Синдбада прошла спокойно – о нет, странные сновидения мучили его: сотни и сотни змей, от крошечных до гигантских, виделись ему, сотни и сотни конников неслись через расщелину в скалах, стоны и боль чувствовал он так, будто переживал их сам.

Однако, к счастью, даже самое тягостное сновидение уходит, и потому у молодого кузнеца хватило сил встретить восход улыбкой, а полдень – радостной надеждой. Ибо калитка была распахнута – Синдбад и в самом деле чувствовал, что Хасиб, балаганный маг и чародей, поможет ему гораздо больше, чем даже целая сотня лживых лекарей или знахарей.

Полуденные тени коротки, как краток и сам этот миг. Однако ровно в полдень появился на пороге дома так долго ожидаемый хозяином Хасиб. Сегодня ему тоже сопутствовала женщина, но не сердобольная и тонкослезая Заидат, а куда более суровая и страшная незнакомка.

Старуха Кара на первый взгляд и впрямь выглядела пугающе: сухопарая, отягощенная заметным горбом, с каркающим гласом и длинными узловатыми пальцами. Лишь те, кто знал гадалку хорошо, видели, что у нее золотое сердце и поистине мужской разум, который позволяет без страха смотреть в день грядущий.

Кара вошла в калитку первой. Семеня, обошла дворик и уселась у самой печки.

– Холодная в этом году весна, холодная… Я знаю, мальчик, все, что знает и мой юный друг Хасиб. Я подожду вас здесь и спрошу у карт, чего же ждать вам. Идите, ваше дело не торопит. Хотя и не терпит промедления.

Синдбад пожал плечами – он был готов ко всему, даже к тому, что старуха-цыганка примется командовать у него в доме.

– Идем же, мудрый Хасиб.

Несколько шагов по лестнице не могли длиться бесконечно долго – с каждым днем Синдбад все больше боялся входить в опочивальню. Вот и сейчас он остался в дверях, позволив циркачу самому осматривать прибежище спящей Амали.