Древние чары и Синдбад

Синдбад видел и повозку, и тело вождя. Да, ему не дано было почувствовать ту боль, что жила в душе сподвижников хана. Но поневоле, опуская взгляд к комьям земли под ногами скакуна, он поднимал глаза, полные слез. Смотрел и не мог позволить себе быть сейчас всего лишь печальным. Он чувствовал, что должен был быть таким, как каган – великий Цынгис, чье тело вместе с бесценным ложем опустили в глубины земли вслед за утварью и мехами, казной и коврами, яствами и оружием.

Горы отразили хриплое пение сотен труб и хриплый плач тысяч сильных мужчин, позволивших себе всего миг слабости.

Вновь в наступившей тишине замелькали лопаты. И вскоре на месте котлована стал расти холм. Скудная горная земля пылила, серые комья укрывали собой создателя «Ясы» и Орды, и вскоре остались лишь неаккуратная гора и они – последняя стража и последний караул у могилы великого воина и кагана.

Под все усиливающимся жаром небес те, кто лишь миг назад укрывали своего правителя последним покрывалом, отбросили кирки и лопаты и стали взбираться по только что насыпанному холму. Под их тяжестью земля оседала, все плотнее ложась на властителя, который своей волей избрал себе столь необыкновенный способ упокоения.

Пеший тумен трижды прошел по насыпи от одного склона гор до другого. Теперь холм стал куда ниже, но по-прежнему был отчетливо виден.

В горном воздухе, сером от поднявшейся пыли, зазвучала новая команда, и на помощь первому тумену пришел второй. Теперь воины стояли почти вплотную друг к другу. Они почти не двигались, но насыпь под тяжестью их тел едва заметно проседала.

Вскоре должна была дойти очередь и до конников, до этого мига стоявших последней, почетной стражей. Но не сейчас.

Ибо в тот миг, когда крошечное облачко на миг затмило пылающее светило, по месту, которое только что покинули пешие тумены, лавой пронесся тысячный табун лошадей. Крики погонщиков слились в один, и тогда табун пронесся обратно, почти сровняв с землей насыпь. Пыль поднялась до самых вершин, и тогда всадники, и Синдбад среди них, натянули на лицо тонкие шелковые платки, дабы защитить дыхание. Хрипящим от возбуждения коням тоже приходилось несладко, но в этот черный миг о них думали менее всего.

И вот пришел черед его сотни. Жар иссушил их глотки, горе заперло слезы в душах, но честь, оказанная ему и еще десятку сотен лучших воинов кагана, выпрямила их спины и заставила сверкать глаза под широкими кожаными налобниками.

Десятник всего в шаге поднял руку, и все вокруг затихло. Казалось, затих даже ветерок, до сих пор несмело трогавший хвосты на церемониальных копьях. Синдбад почувствовал, как напряглось за миг до скачки его тело, как в ожидании команды застыли в ожидании тела его новых друзей. И миг настал!

Повинуясь неслышной команде его шпор, бросился вперед конь. И следом за ним по насыпи загрохотали копыта коней его сотни.

Хриплые человеческие крики слились в один громовой крик, к которому почти сразу присоединился храп сотни коней. Боевые скакуны преодолели расстояние до противоположной стены почти мгновенно. Но не остановились, ибо всадники повернули их обратно.

Трижды пронеслась конная лава по месту, что еще утром было пустым котлованом, а позже стало могилой великого кагана. Но сделана была лишь половина дела. Ибо серая земля, дважды перемещенная с того места, где пролежала многие сотни лет, выдавала и место могилы, и ее гигантские размеры.

Вновь зазвучала команда и горы стократно отразили ее. И вновь пешие тумены трижды прошагали от одного края горной котловины до другого.

Теперь указать, где же был котлован, мог только тот, кто присутствовал при его возникновении и исчезновении. Пешим более нечего здесь было делать – и командиры увели их через расщелины в скалах вниз. Туда, откуда брала начало горная тропа.

Серела под копытами лошадей земля, многократно взрытая человеческими и конскими ногами. Через века ей предстояло стать такой же, какой пролежала она столетия до вчерашнего страшного дня, – спекшейся, каменистой, сухой.

И вновь трижды пронеслась конная лава по месту последнего приюта их богоравного кагана. Теперь уже никто не мог бы сказать точно, где заканчивались горы и находился край могилы.

Конники спешились. Каждый из них ступил на эту серую землю, многократно взрытую копытами коней, и преклонил колени. Нет, они не молились. Они прикасались к земле, в последний раз как будто дотрагиваясь до чела и тела великого кагана, забирая с собой частицу его воинского и человеческого гения, мысленно обещая сохранить память о великом человеке и создателе великого Эля.

Прикосновение к земле было успокаивающим. Осталось лишь одно, последнее деяние. Конники отвязали от пояса фляги, наполненные водой горного ручья, и вылили эту воду наземь. Они в последний раз делились водой и пищей со своим повелителем.