Древние цивилизации

После того как Девкалион и Пирра принесли благодарственные жертвы (одни утверждали – Зевсу, другие – Фемиде, чей храм уцелел у подножия Парнаса), боги дают им совет, как возродить человеческий род, и, следуя ему, они бросают через голову камни – «кости» матери-Земли. Из камней, брошенных рукой Девкалиона, «родилось» новое поколение мужчин, рукой Пирры – женщин.

«То-то и твердый мы род, во всяком труде закаленный,И доказуем собой, каково было наше начало».

Девкалион и Пирра оставили на земле потомство: дочь Протогенею, о которой греки ничего рассказать не могли, и двоих сыновей – Амфиктиона и Эллина. Амфиктион правил сначала Фермопилами, затем, вступив в брак с дочерью афинского царя Кадма и изгнав его, захватил власть в Афинах, объединил их с Фермопилами и царствовал в течение восьми лет, пока не был свергнут сыном Гефеста и Геи Эрихтонием. После этого греки потеряли его след. Зато Эллина считали родоначальником всех греческих племен, ибо сыновьями его были Эол, от которого пошли эолийцы, Дор, прародитель дорийцев, и Ксуф, чьи сыновья Ион и Ахей дали имя ионийцам и ахейцам.

Греки даже вычислили дату потопа, и в хронике, запечатлевшей знаменательные события с древнейших времен до времени ее составления (так называемой Паросской надписи), он отнесен в переводе на наше летосчисление к 1530 г. до н. э. С этой даты начинается, в представлении греков, не просто новое поколение людей – начинается греческая история с ее многочисленными героями, поставленными у истоков знатнейших аристократических родов. До того мир принадлежал богам и титанам и их бессмертному или полубессмертному потомству. Смертные же – все без исключения – «безвестными уходили в мир Аида». Отныне в жизнь вступили поколения, рождавшие героев, соперничавших славой с самими богами. До того на земле с копошившимися на ней ничтожными людьми не совершалось великих событий (разве только в Афинах первому царю Аттики Кекропу довелось стать судьей в известном всем грекам споре между Афиной и Посейдоном за владычество над Аттикой). Отныне же земля превратилась в арену напряженного драматического действия, героями которого были не только и не столько боги, сколько люди, совершавшие совместные походы и индивидуальные подвиги, вступавшие в братские союзы и столкновения друг с другом, с чудовищами и даже с богами.

Опыт Шлимана уже доказал возможность соответствия между мифом и археологическим материалом. Однако трудно было рассчитывать на археологическое подтверждение исторической основы мифа о Девкалионовом потопе, особенно после того, как в 1930-х годах раскопками в долине Евфрата на огромном пространстве (по крайней мере, 150x500 км) был выявлен пласт песка и глины, разделивший «допотопный» и «послепотопный» слои близ устья реки несколькими метрами. Это был реальный след гигантского наводнения, породившего шумерский миф об Утнапиштиме, впоследствии заимствованный библейскими авторами и переработанный ими в легенду о Всемирном потопе и спасшемся от него Ное. Хотя значительное отличие греческого мифа и от шумерского, и от библейского ни у кого не вызывало сомнения, исследователи усматривали в нем сильно преобразованный вариант «бродячего» древнешумерского сюжета.

Молодой греческий археолог Спирос Маринатос вряд ли задумывался над этой проблемой, когда в 1932 году начинал раскопки километрах в шести к северу от знаменитого Кносса. Пологий холм, спускающийся к самому морю, привлек внимание тогда еще никому не известного ученого, надеявшегося найти памятники, подобные тем, которые обнаружил в Кноссе Эванс: ведь, по сообщению греческого географа Страбона, именно здесь, у моря, находился Амнисс – порт могущественного владыки Крита Миноса, чья столица Кносс располагалась в глубине острова.

Раскопки оказались успешными: и на вершине холма, и на его склонах стали находить остатки стен, домов, алтарей, расписные глиняные сосуды. Полностью раскопав виллу, украшенную тончайшей работы фресками с изображениями лилий, приступили к работам на северной стороне холма. Начали освобождать от земли обнаруженную у самого моря довольно значительную постройку, относившуюся к концу XVI в. до н. э. Короче говоря, вырисовывался еще один центр времен морского могущества Крита, реальность которого уже доказали блестящие открытия Эванса в Кноссе. Такое открытие само по себе было большой удачей для начинающего археолога. Но если бы Спирос ею и ограничился, его имя затерялось бы в тени славы первооткрывателя критской цивилизации, подобно именам многих других археологов, работавших вместе с Эвансом и после него. Этому помешала находка, связавшая всю дальнейшую судьбу археолога с небольшим островком Фера, лежавшим в 120 километрах к северо-востоку от Крита. Открытия на этом островке принесли Маринатосу в конце жизни не менее громкую славу, чем Эвансу раскопки на Крите.