Других официальных государств и открытых земель на Миройсе не было, насколько знал Дилан. Хотя ходили легенды о том, что где-то за южными оконечностями материков есть островной архипелаг – вотчина вольных мореходов. Воды тех морей были слишком непредсказуемы и быстры, а ветра столь изменчивы, что ни один самый опытный и безрассудный капитан не смог пройти и пятидесяти миль в сторону южного полюса. Юный воспитанник узнал всё это из уроков, а точнее проповедей святых братьев, которые проводились два раза в день, перед прогулкой и перед отбоем. А еще он знал, что в Хойрис живут какие-то еретики, но почему они еретики своим семилетним умом понять он конечно же никак не мог, а братья эту деталь не озвучивали в своих проповедях.
Часто на вечерней проповеди святые братья рассказывали легенду о том, что у святого Йенса к семи годам суммарное значение эргонов, саргонов и Воли, равнялось ста пятидесяти единицам и были они распределены в равных долях. Ну что ж, на то он и святой думал в те моменты Дилан, а в тайне конечно же мечтал стать таким же великим, и всё чаще эти мечты возникали у него по приближению к семи годам. Хотя уже тогда понимал, что вряд ли сможет перейти через шестидесяти бальный порог и это в его случае было бы уже замечательным результатом.
Монастырь, при котором содержалась их группа был старый и что свойственно всем старым зданиям до невозможности холодным. Зимой бывало так, что приходилось спать в одежде под одеялом, хотя одеяло было тонким и мало чем помогало в сохранении тепла. Дети часто спали прямо на полу у старой печи, прижавшись друг другу, для лучшего сохранения тепла. В группе их было пятеро, детей чей возраст приближался к семилетнему испытанию, из двенадцати – все, как и он сироты: Тэд, Уил, Генри и Кайла, ну и сам Дилан. Несмотря на то, что Кайла была девочкой, она жила в общей келье с мальчишками, как и еще три девочки, чьих имен Дилан уже не помнил. До десяти лет в Масха не делали различия между детьми и воспитывали их вместе, а в понимании монахов воспитание заключалось в общих кельях, занятиях, приемах пищи и даже помывках.
В тот хмурый осенний день он с другими детьми из приюта был на прогулке во внутреннем дворе монастыря. Прогулкой это было сложно назвать, скорее это был выгул, под присмотром старого монаха Даяра, так как удовольствия от пребывания под моросящим дождем в это промозглое утро не получал даже монах. Дети в большинстве своем жались друг к другу, не проявляя никакого интереса к окружающему и просто ждали, когда закончится время выгула, чтобы как можно быстрее вернуться внутрь монастыря, в общую детскую келью и хоть как-то обогреться у печи, которая, сколько ее не топи, прогревала пространство вокруг себя максимум на два метра.
Привычное расписание было нарушено в этот день тем, что на него назначили ритуал инициации. Поэтому все пятеро из группы были слегка напряжены и постоянно смотрели на одного из братьев, который располагался на стене монастыря и следил за дорогой, ведущей к монастырю. Он должен был предупредить настоятеля о приезде из столицы провинции – Садаха комиссии по инициации.
– Едут! Ваше Преподобие! Его святейшество Ульрих едет! – Раздался крик молодого монаха со стены монастыря, и парень чуть ли не кубарем свалился с лестницы, бросившись открывать ворота, запертые на засов.
Окно в келье настоятеля открылось в ту же секунду, что свидетельствовало о том, что Преподобный Блурк только того и ожидал. Находясь в явном нервном напряжении, он резко крикнул, – Воспитанники! Живо в келью! Даяр, проследи, чтобы никто не отстал, а то знаю я этих прохвостов, удумают еще в Его Светлость помидорами кидаться.
Да с этим старик Блурк не соврал, было у Дилана с сотоварищами несколько таких проступков после которых розги в вытоптанном дворе монастыря подолгу свистели, охаживая нерадивых воспитанников. А они после данной экзекуции потом пару недель не могли нормально сидеть и спать.
Даяр был на столько стар, что Блурк в свои семьдесят на его фоне выглядел вполне бодрым и жизнерадостным, от того он медленно стряхнул с плаща накопившиеся капли и с кряхтением поднялся со своего излюбленного бревна, лежавшего вдоль одной из стен монастыря, на котором любил сидеть, присматривая за воспитанниками во время их, так называемых, прогулок.
– Давайте пошевеливайтесь! – Проскрипела эта старая развалина и потрясла посохом, что должно было означать угрозу быть битыми для особо медлительных, но на самом деле выглядело так, будто у старика защемило спину и он не может сделать и шага дальше.