Древний Китай. Том 2: Период Чуньцю (VIII-V вв. до н.э.)

А десятью годами раньше, в 638 г. до н. э., когда сунский Сян-гун пытался провозгласить себя гегемоном-ба, ситуация оказалась совсем иной. Чу решительно не согласилось с вызовом Сян-гуна, произошла битва между войсками Сун и Чу. Чу было намного сильнее. Поэтому, когда чуские войска переправлялись через реку и их порядки были расстроены, советник сунского Сян-гуна буквально умолял своего правителя воспользоваться этим и достичь легкой победы. Но Сян-гун отклонил этот совет как недостойный. Когда чуские войска переправились, но еще не построились в боевые порядки, совет был повторен, но вновь отклонен. А когда чусцы были готовы к сражению и битва началась, сунцы сразу же потерпели поражение, да и сам Сян-гун получил тяжелую рану в бедро, от которой в следующем году умер. В ответ на упреки советника и других сунцев Сян-гун тем не менее твердо заметил, что древние традиции не позволяют ему вести сражение не по правилам. После этого советник правителя (а это был Цзы Юй, сы-ма

царства, т. е. командующий, военный министр) прочел целую лекцию на тему о том, как важно в борьбе с сильным противником использовать все те преимущества, что дает Небо, но было поздно [114, 22-й год Си-гуна; 212, т. V, с. 181–182 и 183].

Перед нами в данном случае совсем иная модель ведения войны, близкая к той, что имела место при столкновении царства Чжэн с доменом вана. Эта модель феодально-рыцарская, взращенная в условиях аристократических войн Чуньцю (при всем том, что сунский Сян-гун ссылался на древние традиции). Обе модели не только сосуществовали, но и причудливо скрещивались, перемешивались. Отсюда и казус с цзиньским Ци Чжи, который в разгар боя соскакивал с боевой колесницы и галантно приветствовал чуского вана. Но не меньше примеров противоположного характера. Вспомним о пленении цзиньского правителя, оскорбившего своего колесничего Цин Чжэна и попавшего из-за этого в плен к циньскому Му-гуну в 645 г. до н. э., или о чудом избежавшем плена циском правителе в 589 г. до н. э., переодевшемся в платье своего вассала.

Неустоявшиеся формы ведения военных действий никак не противоречат тому, что войны следует характеризовать как феодальные, феодально-рыцарские. Просто свойственные этому типу войн взаимоотношения аристократов еще не были отработаны, не устоялись, не обрели свою четкую и санкционированную традицией форму. На это нужно было время, ряд веков. Это позже, уже в конце Чжоу, в трактатах, посвященных чжоускому Китаю, — будь то «Или», «Лицзи» либо «Чжоули» — все было окончательно и строго упорядочено, причем эта упорядоченная, но явно неживая, искусственная схема стала считаться реально существовавшей. На деле же все было иначе, находилось в процессе становления. А процесс этот был достаточно сложным, ибо на него оказывали свое влияние противоречивые, даже прямо противоположные импульсы. В том, что касается войн, это сводилось к очевидному противоречию между стремлением быть этически безупречным и аристократически достойным и желанием добиться оптимального результата, пусть даже с применением таких недостойных приемов, как неожиданное коварное нападение, интриги, заговоры, убийства из-за угла и т. д.

Можно сказать, что благородные идеи, очевидно, не могли весомо противостоять безудержному стремлению к величию и власти, к успеху любой ценой. Именно это было лейтмотивом и в политике, и в войнах. Процесс становления нормативной традиции — вопреки противостоявшим ему аристократическому достоинству и этическому совершенству — шел в сторону культа грубой силы, не брезговавшей при случае коварством и жестокостью. И именно это обстоятельство играло весьма деструктивную роль и способствовало ослаблению чжоуского Китая. Именно оно в условиях деградации власти и реального авторитета чжоуского вана вызвало к жизни институт гегемонов-ба

, призванных спасти Поднебесную от угрожавшего ей развала, от перспективы стать легкой добычей варваров. С этой точки зрения целесообразно обратить внимание на то, как и в какой мере гегемоны противостояли бесчисленным войнам, как они обеспечивали желанный мир.

В конце Чжоу, а также в периоды империй Цинь и Хань взоры многих были обращены в прошлое, где они рассчитывали найти достойный образец для подражания, сложилось мнение, что в самой глубокой древности, когда Поднебесной управляли священные правители (ди), слово правителя было непреложным законом и потому не было нужды применять усилия для наведения порядка, в том числе и для прекращения войн. Примерно таким же образом обстояло дело в Шан или Западном Чжоу, когда у власти стояли легитимные правители-ваны, с чьим словом все считались. Необходимость же в борьбе за прекращение бесконечных войн и в поисках компромиссного мира возникла лишь тогда, когда власть легитимных правителей ослабла и войны оказались неконтролируемыми (см. [214, с. 44–45]).