Древний Китай. Том 2: Период Чуньцю (VIII-V вв. до н.э.)

Милый ко мне, одинокой, домой все собирался прийти,Сердцем своим так люблю я его! [136, № 123; 74, с. 149].

Перед нами преимущественно деревенские песни и соответствующие нравы. Нравы свободные, хотя и, безусловно, скованные традицией («страшно прогневать отца мне и мать» — явно от жестких норм, регулирующих брачно-семейные отношения). В пределах же санкционированных традицией норм — полная свобода выбора суженого, любимой. Искренность отношений видна и из песен, касающихся уже сложившейся семейной жизни. И хотя здесь, как упоминалось, не обходится без жалоб, стоит обратить внимание на то, что любовных описаний больше:

Нежные женские руки теперьПлатье ему не поленятся сшить.Пояс и ворот я сшила — он рад.Мужу понравился сшитый наряд [136, № 107; 74, с. 129].

Разумеется, немало и иных забот:Двое детей садятся в лодку простую…Лодка, колеблясь, уходит по глади воды…В сердце тревога: не было б с ними беды [136, № 44; 74, с. 57].

Но тревоги ощущаются не только в семейной жизни. Встречаются в песнях, хотя и не часто, социальные мотивы, извечное недовольство несправедливостью, разделением труда и расслоением первоначально эгалитарного коллектива:

Удары звучат далеки, далеки…То рубит сандал дровосек у реки…Вы ж, сударь, в посев не трудили рукиИ в жатву не знали труда —

Откуда ж зерно с трехсот полейВ амбарах ваших тогда? [136, № 112; 74, с. 135].

В этой песне привлекает внимание не только резкое противопоставление труженика тому, кто не занят физическим трудом, но и то немаловажное обстоятельство, что она едва ли не единственная, упоминающая о труде ремесленника («Колесные спицы привычной рукой Тесал дровосек над рекой»). Впрочем, чаще в песнях недовольны социальным расслоением простые крестьяне, от имени которых раздается немало соответствующих упреков. Вот упрек в адрес правящих верхов в целом:

Ходят они на приемы, встречают гостей,Палицы с копьями носят с собой — и что ж!Люди пустые на княжеской службе у нас —В алых стоят наколенниках триста вельмож [136, № 151; 74, с. 179].

Вот осуждение скупого богача:

Повозки и лошади есть у тебя,Но ты не поскачешь на них на простор…Ты скоро умрешь, и другой человекЗаймет, чтоб добром насладиться, твой двор! [136, № 115; 74, с. 141].

Наконец, есть и просто зависть к тем, кто богаче тебя, тем более к знатным аристократам:

Вы в шубе бараньей опять беззаботно гуляли,А в лисьей опять на дворцовом приеме стояли [136, № 145; 74, с. 174].

Звучит и обида:

В барашковой шубе с каймой из пантерыТы с нами суров, господин наш, без меры [136, № 120; 74, с. 146].

Порой обида доходит до конфликтной ситуации:

Ты, большая мышь, жадна, моего не ешь пшена,Мы трудились — ты хоть раз бросить взгляд могла б на нас.Кинем мы твои поля — есть счастливая земля…В той земле, в краю чужом мы найдем свой новый дом [136, № 113; 74, с. 137].

Если прибавить к упомянутым в песнях обидам, зависти и недовольству еще и жалобы на тяжесть ратного труда, то общая картина может показаться даже чересчур сгущенной. На деле, насколько можно судить, отношения между верхами и низами были более гармоничными, так что обиды и упреки были лишь небольшой их частью. Дух песен в целом мажорен и даже насыщен радостными и торжественными эмоциями: люди, несмотря ни на что, в общем довольны своей жизнью, с охотой воспевают ее и наслаждаются ею. А в разделе од и гимнов, где речь идет в основном о событиях на уровне правящих верхов и прославляются деяния далекого прошлого, можно встретить и призывные обращения в адрес правителей: