Древний Китай. Том 2: Период Чуньцю (VIII-V вв. до н.э.)

Лy, как не раз говорилось, было средним по размеру царством, но авторитет его благодаря Чжоу-гуну был весьма высок. Как и Сун, оно занимало особое положение в Чжунго. Но после 562 г. до н. э., когда Лу было фактически поделено между тремя влиятельными кланами, тогда как на долю остальных кланов, включая дом гуна, пришлось весьма немногое, ситуация заметно изменилась. Малолетний Сян-гун превратился в марионетку и в этом незавидном качестве просуществовал до своей смерти в 542 г. до н. э. Преемником его стал Чжао-гун (541–510 гг. до н. э.), который взошел на трон в 19-летнем возрасте и мог бы считаться вполне взрослым, если бы не его прирожденная инфантильность, по словам Сыма Цяня, «детский характер», «много ребяческого» [103, гл. 14 и 32; 71, т. III, с. 188–190; т. V, с. 78]. Насколько можно судить по данным «Цзо-чжуань», выбор Чжао в качестве преемника Сян-гуна вызвал споры среди луских сановников. Один из них, My Шу, заметил, что юноша явно не годится для трона, ибо в дни траура ведет себя необычно и выглядит вполне довольным. Возможно, это было как раз результатом отмеченной в источниках инфантильности Чжао. Но не исключено, что именно это и обусловило выбор самых влиятельных сановников, в частности Цзи У-цзы, который на нем настоял [114, 31-й год Сян-гуна; 212, т. V, с. 560 и 563–564; 103, гл.32; 71, т. V, с. 78]. Из последующих сообщений источников не вытекает, что Чжао чем-то напоминал, скажем, блаженного царя Федора Иоанновича. Быть может, со временем инфантильность ушла в прошлое, а тяжелая доля, выпавшая на его плечи, научила его уму-разуму. Однако произошло это не сразу.

Цзинь относилось к Лу, несмотря на казусы вроде аннексии района Юнь у княжества Цзюй во время совещания министров в Го, с большим почтением. В источниках повествуется о том, что цзиньский сановник Хань Сянь-цзы, посетив Лу и неправильно назвав две горы (их наименования были табуированы, ибо совпадали с именами двух древних луских правителей), стыдился своей некультурности, нехватки знаний [85, с. 174; 29, с. 229]. Сообщается также, что сын Хань Сянь-цзы, Хань Сюань-цзы, прибыв с визитом в Лу в 540 г. до н. э., был восхищен лускими архивами и хроникальными записями, сохраняющими память о Чжоу-гуне. Но все это относилось к царству Лу, а не к его правителю Чжао-гуну. Стоит заметить, что Хань Сюань-цзы имел дело с принимавшим его Цзи У-цзы, с которым он легко нашел общий язык [114, 2-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 582–583]. Что же касается луского Чжао-гуна, то упоминаний о встрече с ним в «Цзо-чжуань» нет. Возможно, это следует понимать как проявление неуважения цзиньского сановника к лускому правителю. Это предположение косвенно подтверждается сообщением Сыма Цяня о том, что уже в следующем, 539 г. до н. э. цзиньский Пин-гун отказался принять луского Чжао-гуна, что в Лу было расценено как позор для царства [103, гл. 32; 71, т. V, с. 78].

Не вполне ясно, откуда взял свои сведения Сыма Цянь. В «Цзо-чжуань» об этом не упомянуто [114, 3-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 585–591]. Но его сообщение вписывается в длинный ряд примеров неуважительного отношения к лускому Чжао-гуну. Позже для этого были основания, но чем был мотивирован отказ принять Чжао-гуна в 539 г. до н. э., неясно. Разве что сыграла свою роль инфантильность правителя, еще не исчезнувшая и, возможно, бывшая притчей во языцех? Как бы то ни было, но неуважительное отношение к лускому Чжао-гуну существовало. Именно он, Чжао-гун из Лу, был единственным, кто прибыл на праздник в Чу в связи с окончанием строительства башни-замка Лин-ваном. Именно ему Лин-ван вначале сделал подарок, а потом вынудил вернуть его, чего с уважаемыми людьми, тем более правителями, обычно не делают [103, гл. 33; 71, т. V, с. 78].