Древний Китай. Том 3: Период Чжаньго (V—III вв. до н.э.)

Имя и название— это знак, индивидуальная метка, специальное отличие ряда сходных вещей, существ либо явлений. Неважно, какое имя, важно, как им пользоваться. Ссылка на то, что при дурном, недобродетельном правителе Цзе имена были неверны и потому царил хаос, — это всем понятное преувеличение, суть которого в том, что глупый, дурной и тем более небрежно-недобродетельный просто может не обратить должное внимание на точное употребление имен и названий, а от этого действительно возможны и непонимание, и беспорядок, и даже вообще хаос в Поднебесной. Ведь если имя и название не выполняют своей функции определителя и не служат дистинкции, то путаница неизбежна. Поэтому правильно употребленные, выправленные («выпрямленные») название и имя — своего рода основа мудрого управления, знак власти мудреца, а чжэн-мин как принцип — основа основ техники управления.

Другой важный принцип управления, выдвинутый и разработанный Шэнь Бу-хаем, — это син-мин. По мнению Г. Крила, в свое время специально исследовавшего это понятие [Creel, 1970а, с. 79–91], под син-мин имелось в виду «соответствие наименованию», что означало требование к чиновникам исполнять их функции строго в соответствии с должностью. Каждый чиновник обязан знать сферу и пределы своей компетенции и не выходить за них, не рассуждать на темы, не связанные с ними [Creel, 1974, с. 383]. Этот принцип несколько сковывал возможности оптимальной администрации и вызывал подчас возражения со стороны легистских теоретиков, например Хань Фэй-цзы, который вообще был весьма негативно настроен по отношению к Шэнь Бу-хаю. Однако для Шэня он был важен.

Он считал едва ли не главным принципом техники административного управления подбор кадров чиновников, проверка их работы и контроль над ними. В этом Шэнь Бу-хай, проявляя свойственную ему творческую самобытность, не шел за авторитетами, не считал, вслед за Конфуцием или Мо-цзы, что в системе управления должны работать добродетельные, способные и мудрые. Его принцип иной: на любую должность следует подбирать людей, пригодных для исполнения необходимых функций. Что касается критериев выявления пригодности, то они представляют собой объективные показатели, складывающиеся из разных компонентов: способностей, достижений и выслуги [там же, с. 98–99, 383–385]. При этом отбор кандидатов должен быть свободным от протекции и личных пристрастий. Не вполне ясно, как это следовало осуществлять на практик^[184]

, но сама идея близка к той, которая позже легла в основу китайской (а через нее и всемирной) системы экзаменов. В этом смысле Шэнь Бу-хая можно считать кем-то вроде прародителя идеи экзаменов.

В теории Шэнь Бу-хая есть еще ряд заслуживающих внимания рекомендаций. Например, чиновник должен внешне выглядеть любезным и стараться завоевывать симпатию людей, не хвастать ни властью, ни умом, но умело пользоваться тем и другим, давать подчиненным определенную свободу действий, но в то же время держать строгий контроль над ними и т. п. Но все эти технические меры, в каком-то смысле принципиально сходные с указаниями, которые щедро давал Конфуций своим ученикам, не имеют прямого отношения к закону как таковому. О законе Шэнь Бу-хай практически нигде не упоминает. Закон не является главным и вообще нужным в его теории. В этом смысле Шэня можно было бы вообще не считать легистом.

Что же представлял собой феномен Шэнь Бу-хая и как его следует оценивать? Во-первых, Шэнь не порвал с традицией и немало из нее заимствовал, в первую очередь идеи Конфуция. Во-вторых, серьезных реформ Шэнь Бу-хай не проводил, к закону не апеллировал и потому, вполне возможно, заметных успехов в укреплении царства и его армии не добился. И хотя в его биографии у Сыма Цяня сказано нечто противоположное («укрепил армию»), есть основание более доверять словам Хань Фэй-цзы о том, что сильным свое царство Шэнь сделать не сумел.

Но внес ли Шэнь вклад в легизм как теорию и практику? Безусловно, внес. Вся его теория с ее главным направлением на совершенствование искусства управления сыграла свою роль в укреплении идеи абсолютной власти монарха и тесно связанной с ней идеи централизации администрации. Конечно, к централизации и к единству Поднебесной стремились и конфуцианцы, и монеты, да и многие другие — исключая, пожалуй, лишь даосов, к сторонникам которых столь опрометчиво отнес Шэнь Бу-хая Сыма Цянь. Но совершенно очевидно, что та форма абсолютизма почти без этических ее ограничений, без рассуждений о благе народа и т. п., которую отстаивал Шэнь Бу-хай, не имеет отношения ни к конфуцианству, ни даже к моизму, хотя к последнему она несколько ближе.