Древний знак

Кто решил считать существо иной сути непременно обреченным? Кем предопределено обрывать жизненную тропу смертной чертой тому, кто не похож на других? Нет, в данном случае все будет иначе... Раскурив трубку, Брат оленя долго настраивался на свои особые вопросы человека, идущего не от луны, а от солнца. Одним из таких вопросов был: «Нужно ли тебе?» Это означало: нужно ли тому, к кому он обращался, его покровительство? С таким вопросом он мог обратиться к человеку, зверю, камню, звезде. С такой же философской проникновенностью он мот спросить: «Брат ли я тебе?» Или кратко: «Брат ли я?» Если идущий от солнца сомневался в доброй сути живого существа или какого-нибудь предмета, то он мог спросить: «В чем твое начало?» И само собой разумелось, что здесь речь шла либо о добре, либо о зле.

Покуривая трубку, Брат оленя с задумчивым сочувствием разглядывал олененка и наконец обратился к нему со своим главным вопросом: «Нужно ли тебе?» И Белый олененок в ответ кивнул головой. Да, да, это казалось невероятным, однако он действительно кивнул головой, словно поняв, о чем у него спросили. Из глубокой задумчивости вывел Брата оленя голос его друга:

— О, ну и упрямая Дочь снегов, опять подарила нам белого олененка.

Пастух по имени Брат медведя подходил ковыляющей походкой, все замедляя и замедляя шаг: он понимал, что происходит в душе Брата оленя, урученного появлением на свет существа иной сути.

Был этот человек низкоросл, кривоног, однако с широченными плечами и могучими руками богатыря; на широком лице нос уточкой, а глаза — две подвижные узенькие рыбешки, попавшие в сети причудливо сплетенных морщин. Наконец он позволил себе пошутить:

— Не горюй, я этому олененку малицу из серой шкуры сошью. И спрячет она его белый цвет.

Брат оленя выпрямился, отчего гордая осанка его сразу дала о себе знать. «Вот каков человек, — с невольным восхищением подумал Брат медведя, — ничего не сказал, просто выпрямился, а внушил серьезных мыслей столько, сколько иной целой речью внушить не сможет». Был высок Брат оленя, поджар, что-то от стремительного оленя виделось в нем: лицо узкое, горбоносое, словно для того и созданное, чтобы, как и оленю, разрезать ветер в неудержимом беге.

Опустившись на корточки перед олененком, Брат оленя глубоко заглянул ему в глаза и задал второй, особый вопрос:

— Был ли ты уже?

Белый олененок вскинул голову, точно силясь понять, о чем спросил у него человек, и слабо хоркнул.

— Ну что ж, вероятно, ты был уже в этом мире, — сказал Брат оленя, перевел взгляд на своего друга и продолжил тоном торжественным, исключающим всякую обыденность. — Этот олень является воскрешением кого-то иного, кто жил до него. Скорей всего тот иной был человеком... Такова моя догадка.

Брат медведя побледнел: как бы там ни было, а встречаться с оленем, который когда-то был человеком, — это тебе не шутка.

— Возможно, ты прав, — тихо, как бы не желая до поры до времени разглашать тайну, сказал он. — Скорее всего ты совершенно прав. Я как-то странно чувствую себя вблизи этого олененка. Мне почему-то жутко...

— И мне, — признался Брат оленя. — Но это пройдет.

Мужчины долго молчали, раскурив трубки. Брат медведя, оценив обстановку, решил, что затянувшееся молчание, порожденное невольным суеверным страхом, следует одолеть шуткой.

— Мне порой кажется, что я помню, как был медведем... Бреду однажды по тундре, смотрю, женщина идет, человеческая женщина. Красивая. Настолько красивая, что мне захотелось к себе в берлогу ее уволочь. Медведем-то я был бурым, берлога у меня в обрыве, у речного берега, возможно, самой лучшей на острове была.

— Ну? — усмехаясь одними глазами, поощрил путника Брат оленя.

— Я за женщиной, а у нее карабин. Что делать?

— Действительно, задумаешься.

— Карабин — это, конечно, не посох. Сначала решил бежать прочь. Слышу, женщина вслед смеется. Я рассердился, повернулся и пошел на нее, так что из-под ног кочки будто пух из птичьих гнезд вылетали. А женщина целится в меня, прямо вот сюда. — Брат медведя постучал себя против сердца. — Она стреляет, а я реву и бегу к ней: желание оказалось сильнее страха смерти.

— О, ты, конечно, настоящий мужчина! — опять поощрил шутника Брат оленя.

— Не стреляй! — кричу ей по-медвежьи. — Не стреляй, потому что убьешь не только меня, но и любовь к тебе. Остановись, полоумная! Я хочу иметь от тебя детей! И не знаю, поняла ли она медвежий язык, или я от желания испытать восторг с человеческой женщиной обрел человеческий язык, но женщина изумилась и опустила карабин.

— Ну? — спросил Брат оленя уже с явным нетерпением.

— Я сгреб ее в лапы и в берлогу отнес. Она вырывалась, конечно. Всю шерсть на моей груди повыщипала, но я это принимал как ласку. Очень мне хотелось иметь от нее детей. Успокоилась женщина и, пока я донес ее до берлоги... уснула. Возможно, потому уснула, что я от нежности ее баюкал.

— И неужели ты побоялся ее разбудить?