Дрянь

Но по крайней мере одно его качество мне импонировало: он без запинки сыпал именами и кличками не только всех преступников, с которыми когда-либо имел дело, но и фамилиями сотрудников МУРа за последние лет сорок. А главное. Конин умел каждому из них как бы походя, в двух-трех словах, дать хлесткую, убедительную характеристику… «Что старик может, — сказал про него однажды Комаров, — так это схватывать суть Человеческую. Всегда искал главное, моторчик, который всем движет. Учитесь».

Прежде чем ответить, Конин прокашлялся, будто собирался прочесть мне целую лекцию, потом еще пошебуршал возле трубки — я почему-то представил, что он тщательно протирает очки и укрепляет их на своем сухоньком в синих прожилках носу.

— Маслаков? — наконец переспросил Савелий Петрович. — А он еще жив?

Я заверил его, что жив и, судя по всему, активно функционирует.

— Впрочем, что это я? — сам себя укорил Конин. — Ведь Боря должен быть помладше меня лет на восемь, а я-то еще жив. Значит, Масло, говоришь. — Он ведь, кажется, двадцать седьмого?

— Двадцать шестого, — поправил я.

— Да-да, — подхватил Савелий Петрович, — я помню, что он в войну беспризорничал. Так что тебе про него рассказать?

Он задумался. В трубке было слышно, как он покряхтывает, наверное, поудобней усаживаясь в кресле.

— Если память мне не изменяет, первый раз он сел как раз во время войны — за кражи из магазинов…

Я сверился со своими записями: память не изменяла Савелию Петровичу.

— Но тут главное не в том, когда и за что, — продолжал он. Голос его, до этого дрябловатый, стариковский, креп, наполняясь воздухом воспоминаний. — Тут главное — как. В те времена над дверями некоторых магазинов были такие полукруглые окошки, разбитые перекладинами на секторы. Зачем — черт их знает! Архитектурные излишества — они и сейчас еще в старых домах встречаются. Так вот, пространство между перекладинками было такое узкое, что в голову никому не могло прийти, что там кто-то пролезет — их и не, безопасили, сигнализации никакой на них не было. Никому не могло прийти, а Маслакову пришло! Нашел он мальчишку, беспризорника-недомерка, маленького, но ловкого. И грабанули они таким образом по Москве добрый десяток магазинов, пока не поймали их. Да и поймали-то на рынке, когда Масло пришел туда краденые продукты на одежду менять!

Конин замолчал, потом строго спросил меня:

— Для чего я тебе все это рассказываю? — И сам же ответил: — Для того, чтоб ты понял: с младых ногтей, с первого своего дела Масло никогда не ходил проторенными путями, всегда искал что-нибудь новенькое, свежее. Он мне как-то сам честно объяснил, почему. Потому что в новом деле нет конкуренции со стороны своих, а мы, то есть органы, тоже не успели еще разобраться, что к чему, и перекрыть кислород… Суди сам. В пятидесятые он еще занимался кражами — теперь уже из квартир. Ты, конечно, помнить не можешь, а тогда началось по всей стране жилищное строительство, особо много появилось этих пятиэтажек, хрущеб, как их называли. Люди из коммуналок в центре переселялись в отдельные квартиры на окраине, никто никого не знает, раньше жили все вместе, теперь каждый за себя… А Масло сколотил команду из шпаны, приходили в пятиэтажки днем, когда все на работе, поднимаются на этаж, звонят сразу в четыре двери — если нигде не открывают, вышибали ногой замки — замочки хлипенькие были… Пока народ разобрался, пока дежурства стали устраивать, двери укреплять — они погуляли.

Савелий Петрович перевел дух, тяжело прокашлялся.

— В шестидесятые он переквалифицировался после отсидки. Потянуло денежками с Кавказа — там левые «цеха» стали образовываться. Масло первым скумекал — организовал доставку товара в Москву, в Ленинград, нашел оптовых покупателей. Греб денежки ни на чем: на транспортировке. А уж в семидесятые, после третьего срока, он совсем прибыльным делом занялся: нашел гравера-самоучку, виртуоза, между прочим, золотые руки — и стали они бланки дипломов изготовлять. В то время все в командиры производства кинулись — в командирах-то жилось получше, поближе к кормушкам. Да вот беда — к самым лучшим кормушкам без диплома не пущали. А тут как раз Масло и выскочил: вот тебе бланк, вот тебе печать. Вписывай фамилию и будешь хошь инженером, хошь юристом, хошь врачом. Эхе-хе, — досадливо закряхтел Конин. — Наделал он бед, сволочь, небось до сих пор бродят по. свету его «выпускнички». А по закону больше пяти лет ему не полагалось.

— Савелий Петрович, — осмелился я перебить, — а почему ж он все-таки каждый раз попадался?

— Хороший вопрос, — похвалил иронически Конин. — А мы что ж, по-твоему, без дела сидели? Ты вот сам знаешь хоть одного делового, который в таком возрасте ни разу бы не сидел?

Я был вынужден признать, что нет, не знаю.